Книга Моя армия. В поисках утраченной судьбы - Яков Гордин

Письмо нуждается в некотором комментарии.

Как выяснилось, роту не расформировали, а только основательно почистили, в чем был несомненный смысл. В ней были ребята малограмотные, неизвестно по какому принципу зачисленные в учебный батальон. Что касается национального принципа, то он, думаю, некоторую роль играл, но, полагаю, не определяющую, как мне тогда казалось. Я потом заходил в свою бывшую роту и видел там ребят той же национальности, здесь оставшихся.

В моей национальности у командования с самого начала сомнений не было, что не помешало нашему замполиту выдвинуть меня в бюро ротной комсомольской организации и даже сделать одним из двух заместителей председателя.

Думаю, что сыграло роль мое отсутствие в тот момент, когда составлялись списки на перевод в солдатские роты. А я был в это время как раз в санчасти со своей обмороженной пяткой. Это уже второй раз, что я оказывался в лазарете. Первый раз меня отправили туда на несколько дней после того, как потерял голос. Только сипел и даже не мог ответить «Я!» на вечерней поверке. Очевидно, слишком усердно кричал «Ура!» на морозе. Голос вернулся. А командир роты страшно не любил, когда его подчиненные оказывались в санчасти.

«Надо сказать, что служить здесь значительно легче, спо

койнее, больше свободного времени. Правда, легкость службы меня не очень трогает. Я уже привык к курсантскому темпу. Здесь уже нет той определенной цели, к которой стремишься, — сержантского звания. Теперь у меня одна цель—отслужить и вернуться к вам, дорогие. Так и будет... Я не унываю и вам не советую огорчаться. „Все к лучшему..."».

На самом деле мой персонаж был очень огорчен и, можно сказать, оскорблен. Он не мог предвидеть, что сержантские лычки в конце концов получит, в другое время и в другом полку, и что достигнет максимального статуса, который доступен срочнику, не считая должности ротного старшины, — будет исполнять обязанности помкомвзвода. Очевидно, в глубине души я все же не смирился с происшедшим.

В новой роте вместо легкого компактного СКС, к которому привык, из которого стрелял и который наловчился разбирать и собирать, я получил громоздкий и довольно тяжелый РПД, с двумя дисками в придачу. Разумеется, кроме того, которым уже был оснащен пулемет. Бегать с ним на стрельбище оказалось куда хлопотнее. Пулемет можно было носить на ремне, на левом плече, как карабин или автомат, а можно было класть на правое плечо, придерживая правой рукой за шейку приклада. Но и то и другое положение имело свои неудобства. Несешь на ремне — широкий приклад длинного пулемета бьет по ноге, бежать невозможно. Несешь на плече — при длительном движении сильно наминает плечо. У меня потом даже стихи были: «Я носил пулемет на правом плече, и он давил мне плечо...»

Распорядок в новой роте был, собственно, тот же, что и в учебной. Тот же подъем, тот же бег, та же строевая, та же тактика... Но не было того постоянного напряжения, которым отличалась атмосфера полковой школы и к которой я уже начал привыкать.

У сержантов не было ощущения своей миссии, характерного для сержантов учебной роты. Они были спокойнее и расслабленнее.

И вообще быт моей новой роты начал восприниматься именно как опыт — в том числе с анекдотическими происшествиями. Даже если бы что-либо подобное случилось в учебной роте, я вряд ли стал бы писать об этом. Никакие нелепые происшествия не укладывались в психологический контекст. Все было предельно серьезно по сути.

В стрелковой роте кроме службы оставалось место для жизни. Надеюсь, читатель поймет, что я хочу сказать.

25.11.1955. «Вчера взвод был в суточном наряде по кухне. Накормить полк вещь непростая. Мне и еще пятерым выпала честь топить печи, числом восемнадцать. (Надо иметь в виду, что топки выходили на улицу, на мороз.—Я. Г.) За эти сутки перепилил и перетаскал столько дров, что их бы хватило нашим трем печам на год. (В нашем доме в центре Ленинграда еще не было центрального отопления.—Я. Г.) Вообще наряд считается самым трудным».

Надо, однако, добавить, что утомительность бессонного суточного кухонного наряда отчасти компенсировалась одним занятным обстоятельством. Я уже писал, что у нас, в отличие от частей, состоявших на обычном довольствии, компот давали каждый день в обед, а не только по выходным. Компот готовился исключительно из китайского изюма. И в особенности кухонного наряда, естественно, входила и чистка котлов после ужина и перед сдачей дежурства другому наряду. Но стенки котлов, в которых готовили компот, были покрыты толстым слоем приставшего к ним изюма. И, соскребая этот очень вкусный изюм, мы наедались им до отвала...

В том же письме: «Вернулись в казармы усталые, сонные — сутки не спали. Поужинали и спать. А ночью нашему помкомвзвода сержанту Сугакову приснилось, что звонит ему (в казарме есть телефон) комвзвода, старший лейтенант Гавриш, и говорит, что меня, мол, избил сержант Шабардин и ты приходи немедленно ко мне. Шабардин — мой командир отделения, очень милый парень, меньше всего склонный избивать своих прямых начальников. Ну, получив приказ, Сугаков решил, что надо его выполнять. Сел на койке и в полубессознательном состоянии стал одеваться, чтобы идти к избитому комвзвода. Когда он стал натягивать сапоги, в его полузаторможенном мозгу родились кое-какие подозрения в правильности своих действий. Проходящий мимо дневальный, увидев сидящего на койке полуодетого и полуспящего сержанта с сапогом в руке, удивился и спросил: „ Что с вами, товарищ сержант?" Тут сержант окончательно проснулся, плюнул, разделся и лег спать дальше».

Наутро Сугаков во всеуслышание рассказывал эту историю Шабардину.

«Появились новости. Наш взвод будет строить штаб первого батальона. За превышение нормы будут платить. Можно заработать 100-200 руб. в месяц. Жаль, что я не имею строительной специальности. Жаль. Придется учиться».

Поразительно не то, что солдат образцовой строевой части использовали в качестве строителей, а то, что делалось это на хозрасчетной основе. Стрелок-наводчик ручного пулемета, поработав в собственной части плотником, мог еще и денег заработать.

Своеобразно жила наша Советская армия...

И если в в/ч 01106 подобное использование солдат — в том числе курсантов — было все же исключением, то в новом полку, в котором я вскоре оказался, это было нормой...

Никакого штаба нам строить не пришлось, и ничего мы не заработали. Мы продолжали служить по обычному распорядку, за исключением тех случаев, когда надо было срочно выгрузить уголь, кирпич или бревна.

10.11.1955. «А вид у меня сейчас боевой. Я как пулеметчик, весь в ремнях. Перекрещивающиеся ремни от подсумков с дисками, поясной ремень, ремень от оружия, лямка противогаза. Но сняться в таком снаряжении мне, конечно, никто не позволит».

В письмах этого периода гораздо меньше литературы и больше быта.

«Служим по-прежнему. Живы, отменно здоровы. Прекрасный аппетит. Кормят как на убой. Много, жирно. Теперь колют свиней (Непонятный факт — в полку определенно не было своего свинарника.—Я. Г.), и в каше довольно густо плавают куски сала и мяса. В основном сала. На что, на что, а на питание жаловаться не приходится».