Книга Предисловие к книге "Матрица жизни на земле" - Эрнст Мулдашев

— Эх! — вдруг подумалось мне. — Эх! Лишь бы нам не превратиться в американцев!

Я очень хорошо знаю Америку. Много раз там бывал. Меня Даже хотели купить за дикую сумму с условием эмиграции. Но я не поехал. Люблю я свою Родину, Россию, очень люблю! И с гордостью говорю — «Я люблю Россию!».

История о том, как меня хотели «попробовать» американки

Американки, как известно, красотой особой не отличаются. Толстоваты они. Из-за сэндвичей, скорее всего. Не просто едят они их, сэндвичи-то, а прямо-таки лопают. Любят они их, почему-то. Очень.

Однажды приехал я в американский город Сан-Антонио (штат Техас), где в течение месяца консультировал больных, оперировал их и читал лекции врачам. Оперировал я в клинике одного доктора по имени Джек. Хороший такой, умный. Философски смотрит на жизнь. Критически смотрит. На «Линкольне» ездит. Не то, что я — на «Ниве».

У него, у Джека этого, работали две медсестры. Одну звали Джулия (Юля, по-нашему), другую — Гейл (Галя, получается). Первая из них была черненькой (но не негритянкой) и, на удивление, худенькой (видимо, еда не шла впрок), вторая — беленькой и, конечно же, толстенькой. Я на них, честно говоря, поглядывал. Но не очень вожделенно. Русскую хотелось. Да и в Россию хотелось… очень.

Как-то подходит ко мне Джек и говорит:

— Послушай, Эрнст! Мои медсестры хотят русского попробовать.

— Чего? — не понял я.

— Русского, говорю, хотят попробовать эти две американки, — пояснил Джек.

Я все понял. Я начал мямлить о том, что я вообще-то вроде как не русский, а татарин. Но про татар он ничего не слышал. Он знал только про татарский соус, который широко распространен в Соединенных Штатах, и думал, что он, соус этот, имеет латино-американское происхождение, где живет нация, называемая… татарами.

В конце концов я осознал, что если я буду дальше отпираться, то поставлю под удар… честь своей Родины, честь России. А о России они, американцы, как выяснилось, думают намного мощнее и страшнее, чем это есть на самом деле. Американцы, например, верят, что мы, русские, придумали вертолет, который может плыть под водой как подводная лодка и может взлетать…, например, под окнами небоскребов Нью-Йорка, чтобы разбомбить их.

Ну… в общем, подводит меня Джек к этим двум американкам и говорит:

— Выбирай!

Я долго метался глазами по их фигурам и, в конце концов, выдавил из себя:

— Беленькую выбираю.

— Гейл, что ли? — спрашивает Джек.

— Да, — отвечаю. — Натуральную американку выбираю… толстенькую. Гейл, то бишь.

— Ладно, — говорит Джек. — Тогда, Эрнст, иди вон в ту комнату и жди меня там.

Пошел я в ту комнату и стал ждать. Идиотом каким-то себя чувствовал. Вышел минут на десять на какие-то задворки и выкурил две сигареты подряд около мусорного ящика. Через полчаса пришел Джек и протянул мне какую-то бумагу:

— Подписывай! — говорит.

— Что это? — спрашиваю.

— Договор, — говорит Джек.

— Какой договор? — спрашиваю я.

— Договор о любви, — отвечает.

— Какой такой…?

— О любви, которая будет происходить между вами.?..

— У нас, — говорит, — в Америке-то, существует закон о сексуальных притязаниях. Поэтому перед половым… ой… любовным актом обязательно нужно договор подписать, чтобы обезопасить себя. Знаешь, сколько стерв у нас в Америке?! О-о! Навалом! Например, спермой твоей свою одежду испачкают, стервы эти, проведут генетическую экспертизу, подадут в суд и… выкладывай миллион долларов.

Моя рука с авторучкой задрожала. Я даже перестал думать о чести России.

— Эти стервы, — продолжал Джек, — могут даже видеокамеру скрытно установить и ломаться, изображая, что сопротивляются. Даже бизнес такой существует у нас здесь, в Америке. Фирмы даже есть, которые специализируются на этом. Понял?

Понял, — ответил я.

Поэтому подписывай договор!

— М-да… — подавлено проговорил я. — Как-то уже и… не хочется. Не беспокойся! — сказал Джек, видя мое замешательство. — Она, Гейл-то, беременная вообще-то… и муж у нее есть, но в Новом Орлеане работает по вахтам, далеко отсюда, от Сан-Антонио.

— Тогда что же она… в беременном состоянии?

— Понимаешь, Эрнст, врачи у нас в Америке… один дурнее другого! Частная медицина, что с нее взять-то?! Так вот, один доктор ей, Гейл, лекарство для гладкого течения беременности прописал — секс. Авторитетно сказал. Видимо, сволочь он, доктор этот. Вот она, Гейл, и мается — муж далеко, в Новом Орлеане, а лечиться… сексом… надо. Кому не намекни, говорит Гейл эта, все о договоре нашептывают, весь пыл сбивают. Да и все американцы знают, что за сексуальные притязания к беременной женщине штраф в два раза больше схлопотать можно, вплоть до тюрьмы… если денег нет.

— М-да…

— Но ты не бойся, Эрнст, не бойся! — Джек мелко постучал по столу.

— А с чего это мне не бояться-то? — возмутился я.

— Договор я очень хороший составил.

— Какой это, такой, хороший?!

— Там, в договоре этом, есть пункт «особые отметки». Так вот туда, в этот пункт, я вписал — «секс с целью лечения». Понял?

— Ну понял…

— А у врача этого, который такое «лечение» прописал, я всегда справку возьму. Друг он мой, — Джек прямо посмотрел на меня. — Точно говорю — друг! Джонатаном его зовут.

— А он… друг этот… доктор… тоже какого-нибудь договора не потребует? — промямлил я.

— Не должен, — твердо ответил Джек.

Договор я все-таки не подписал. Но Джек дал мне его с собой, показав, что Гейл его уже подписала.

— Когда захочешь, тогда подпишешь! — сказал он.

Мы вышли на улицу. Чтобы сгладить неловкую ситуацию, я лихо поднял Гейл на руки. Ох, и тяжелой она оказалась! Я даже пожалел, что не выбрал худенькую…

Как было уже договорено между Гейл и Джеком, мы сели в машину Гейл и поехали в другой конец города по окружной дороге. Справа расстилались техасские степи, а слева тянулась бесконечная череда одно- и двухэтажных американских домов. Я ехал со стороны степей, вернее, сидел с этой стороны. Внутреннее смущение не покидало меня, хотя мысли о чести России достали меня… вконец. Гейл молчала, тоже, видимо, смущаясь и думая, наверное, о том, что эти люди — русские, которые смогли создать «подводный вертолет», могут, наверное… очень хорошо… «лечить беременность». Я, конечно же, понимал ход ее мыслей и старался своим… блуждающим взглядом… оправдать ее ожидания. А договор, этот проклятый договор… о любовных намерениях… лежал, как бы невзначай, между нами на крышке «серединного бардачка», куда обычно водители ставят рюмку, после того, как ее опрокидывают. Иногда на поворотах этот договор «свихивался» в сторону, но я его услужливо поправлял. А однажды сама Гейл поправила его, этот свихнувшийся договор, и посмотрела мне в глаза, как бы намекая, что, вообще-то, можно бы его, договор этот, уже и подписать, поскольку они, американцы, тоже не лыком шиты. Я понял, что пора начинать разговор.