Книга Кочевники Времени. Левиафан шагает по земле - Майкл Муркок

– Сравнительно, – ответил я. – Хотя, вероятно, всегда какая-нибудь опасность да существует. Я уже не раз думал о том, что означает «общественная стабильность». Вероятно, это только вопрос личного опыта и личной позиции. Мои персональные взгляды на будущее относительно оптимистичны. Если бы я был, скажем так, еврейским иммигрантом в лондонском Ист-Энде, я бы, возможно, судил далеко не так оптимистично!

Она согласно улыбнулась:

– Ну, вы, по крайней мере, признаете, что существуют и другие взгляды на общество. Возможно, Бастэйбл говорил вам об этом; возможно, именно поэтому он вас и полюбил…

– Полюбил? Меня? Такого впечатления у меня вовсе не сложилось. Знаете ли, после нашего совместного сидения взаперти на Роув Айленде он просто исчез. Ни слова в объяснение! Я тревожился за него. Он выглядел очень нервным. Возможно, это главная причина, по которой я здесь. Как давно вы виделись с ним? У него все в порядке?

– Я видела его. У него дела идут довольно неплохо, но он сидит в ловушке, из которой, вероятно, никогда не выберется, – последнюю фразу она произнесла, как мне показалось, обращаясь больше к самой себе. – На все времена – в ловушке временных потоков.

Я ждал, не выразит ли она свою мысль более определенно, но она этого не сделала.

– Бастэйбл расскажет вам об этом больше, чем я, – добавила она в конце концов.

– Так он до сих пор здесь?

Она тряхнула головой, так что ее короткие волосы разлетелись точно колосья на ветру. И снова обратилась к еде и какое-то время молчала.

Теперь у меня стало складываться впечатление, что я был для нее не вполне реален; что она говорила со мной так, как говорила бы со своей лошадью, домашним животным или знакомой картиной на стене. Она словно вовсе не ждала от меня понимания, а говорила просто так, чтобы для самой себя прояснить какие-то мысли. Я почувствовал себя довольно-таки неуютно, как всякий, кому пришлось невольно подслушать чужой разговор по душам. Но я хотел, по крайней мере, выудить из нее более конкретное объяснение.

– Может быть, вы проводите меня к Бастэйблу… или он должен сам вернуться сюда?

– О, вы это так поняли? Нет, нет, мне очень жаль, если я ввела вас в заблуждение. Слишком многое приходится сейчас обдумывать. Одна только проблема Китая… Исторические взаимосвязи… Слишком многое может пойти под откос, слишком многое… И должны ли мы вообще нападать? Следует ли атаковать в самом деле или нужно только подготовиться… – она подняла голову, и ее удивительные глаза заглянули в мои – глубоко удивленные. – Столько забот, ответственность… Я очень устала, мистер Бастэйбл. Предстоит долгое, безумное столетие.

Теперь я совершенно растерялся и решил закончить разговор.

– Может быть, мы смогли бы продолжить беседу завтра, – сказал я, – когда мы оба немного отдохнем.

– Может быть, – согласилась она. – Хотите отправиться в постель?

– Если вы не сочтете меня невежливым. Ужин был великолепен.

– Да, неплохой. Завтра утром…

Я невольно подумал о том, не была ли она, как и Бастэйбл, подвержена проклятию опиума. В ее глазах теперь появилось такое выражение, точно она находилась в трансе. Она явно почти не слышала меня.

– Так до завтрашнего утра, – распрощался я.

– До завтра, – повторила она мои слова почти машинально.

– Доброй ночи, миссис Перссон.

– Доброй ночи.

Я поднялся к себе, лег на циновку и заснул. Почти мгновенно мне начали сниться своеобразные страшноватые сны, как и прошлой ночью. И снова наутро я чувствовал себя полностью отдохнувшим и совершенно свежим. Я встал, умылся холодной водой, оделся и спустился вниз. Помещение встретило меня таким, каким я оставил его вчера, – остатки ужина еще стояли на столе. И внезапно меня охватило ощущение, что все здесь было в спешке брошено – включая и меня самого. Я вышел наружу и окунулся в лучистое туманное утро. Дождь перестал, пахло прохладой и свежестью. Я огляделся по сторонам в поисках хоть каких-то проявлений жизни, но не заметил решительно ничего. Единственным живым существом, обнаруженным мною в деревне, была оседланная лошадь. Солдаты, женщины – все исчезли. Установив это, я спросил себя, не могло ли быть так, что волей обстоятельств я попробовал опиума мистера Лу и все случившееся мне только пригрезилось? Я вернулся в дом и крикнул:

– Миссис Перссон! Миссис Перссон!

Ответом мне было только эхо. Ни души не осталось в разрушенной деревне.

Я снова вышел на улицу. Вдали мерцали влажные после дождя зеленые холмы долины. Дождь прекратился, должно быть, еще ночью. Огромное красное солнце стояло в небе. Щебетали птицы. Мир казался совершенно невозмутимым, долина выглядела гаванью полного покоя. Я не видел ни одного ружья, ни одного из тех предметов, что разбойники принесли с собой в качестве добычи. Только грязь была вся истоптана, и можно было разглядеть, что совсем недавно через деревню прошел отряд всадников.

Может быть, разбойники получили сообщение о том, что вооруженные силы генерала Лю планируют нанести им ответный удар? Может быть, они вышли в поход, чтобы самим провести наступательную операцию? Я решил оставаться в деревне так долго, насколько это возможно, в надежде дождаться их возвращения.

Я предпринял бесцельный обход деревни. Я обыскал каждый из оставшихся домов. По главной улице я совершил прогулку из поселка, после чего бегом возвратился назад. Не было ни одного признака, подтверждающего мою теорию о том, что деревня должна стать целью нападения.

Около полудня я изрядно проголодался и вернулся в дом, чтобы перекусить холодными остатками ужина. Я выпил стакан драгоценной мадеры неизвестного миссионера. Осмотрел помещения первого этажа и после этого укрепился в своем первоначальном намерении обыскать все комнаты одну за другой.

В спальне рядом с моей оставался еще слабый аромат женской косметики. Не было сомнений: это комната Уны Перссон. На стене висело зеркало, возле циновки стояла бутылочка туалетной воды. Несколько темных волос осталось на расческе, валявшейся на полу недалеко от зеркала. В остальном же это помещение было таким же спартанским, как и все остальные. Я заметил маленький инкрустированный столик возле окна, выходящего на небольшой балкон, откуда открывался вид на всю разрушенную деревню. На столе лежал пакет, перевязанный бечевкой и завернутый в платок.

Подходя к окну, я бросил взгляд на сверток. А потом посмотрел на него второй раз, куда как более пристально, потому что на пожелтевшей бумаге увидел написанное выцветшими коричневыми чернилами свое имя! Просто – «Муркок».

Почерк был мне незнаком, однако я чувствовал, что имею право вскрыть пакет. Он содержал пачку густо исписанных листков канцелярского формата.

Это была рукопись, которую тебе, второй ее открыватель, предстоит прочесть (ибо я не имею никакой охоты вторично выставлять себя посмешищем).

К сему прилагалось послание от Бастэйбла. Рукопись была написана тем же почерком.