Книга Маг целитель - Кристофер Сташеф

Исповедовавшаяся ведьма уже шаркала по дороге, за ней — другая. Вот и третья встала с колен и пошла за ними.

— Куда они теперь? — спросил я брата Игнатия.

— Не сомневаюсь, искать врача, — отвечал монах. — Души их исцелены, теперь они будут разыскивать того, кто вылечит их тело.

— И не вернутся к прежней работе?

— Конечно, нет, чародей! Это невозможно для них без того, чтобы не продать душу.

То же самое ожидало и бюрократов — по крайней мере те несколько дней, пока Сюэтэ разыскивала бы новых добровольцев. Но к тому времени революция вкупе с вторжением могла бы уже и завершиться, неизвестно, что бы сталось с самой Сюэтэ, — так что набирать добровольцев было бы некому.

Картина с исповедующимися ведьмами и священником подернулась зыбью, вода затуманилась, и вот перед нами заголубела полоса Средиземного моря. Мы увидели широкую зеленую ленту. Она становилась все шире, все ближе, и вот уже можно было различить отдельные деревья на краю леса. Серебристая полоска превратилась в ручеек, а на его берегу стояли четверо мужчин и тролль и на что-то смотрели.

— Ой, это же мы! — вскричал Фриссон.

— Тихо! — оборвал его я. — Похоже, сейчас нам дадут маршрут.

И действительно, синева моря исчезла, и всю поверхность озера занял лес, по которому побежала дорога. Мне все это очень напоминало Югославию. На дороге виднелись движущиеся точки. Изображение стало крупнее — и точки обратились в людей в грубой домотканой одежде с косами и цепами.

— Засада? — Жильбер нахмурился и напрягся.

— Нет, — покачал головой я. — Похоже, это наши ополченцы.

* * *

Так оно и оказалось. И выяснили мы это, не выходя из леса. Мы пошли по тропе вокруг громадного столетнего дуба и увидели их: с десяток крестьян в зелено-коричневой одежде с луками и кинжалами вместо кос.

— Разбойники! — заорал Жильбер и потянулся за мечом.

— Спокойно. — Я удержал его, схватил за руку и не дал выхватить меч из ножен. — По-моему, они хотят с нами переговорить.

Это точно. Глава отряда вышел вперед — мужчина с грубыми чертами лица и усталым взглядом.

— Мы хотим до дому вернуться, — пояснил он. — Но не можем, покуда правит эта гадкая королева и ее палачи.

— Это поправимо, — ответил я. — Может быть.

— Это что же за «может быть»?

— Армия, — ответил я. — Будь у нас побольше народу, риска было бы меньше. Нам помогает Король-Паук, а ему дают советы отличные специалисты.

И мы пошли дальше по дороге, а вслед за нами потопала дюжина вооруженных мужиков. Долго мы не прошагали: из-за кустов на дорогу выскочила какая-то старуха. Она еле держалась на ногах, опиралась на суковатую палку, а свободную руку протягивала к нам. Разбойники завопили:

— Ведьма со Скалы! — и бросились врассыпную.

— Я больше не служу Сюэтэ! — слабым голосом проговорила старуха, подойдя поближе, и страшно закашлялась.

Запах ее дыхания долетел до меня, и меня передернуло. Что она ела на завтрак? Силос, что ли?

И ведь направлялась прямехонько ко мне! Я попятился.

— О, не отталкивай меня! — возопила ведьма, сделала еще несколько шагов, и ее снова начал бить жестокий кашель. Она не удержалась на ногах, упала на колени, подняла руки и взмолилась: — Излечи меня. Разве ты не тот, кто не брезгует лечить ведьм?

— Ну, так про меня... говорят, — промямлил я и посмотрел на брата Игнатия. — Но я это делаю только тогда, когда ведьма готова покаяться и отказаться от занятий колдовством. Ты должна понять, что мое лечение не поможет, покуда ты служишь Дьяволу. И потом, какой мне прок лечить ту, которая в следующее же мгновение швырнет в меня пламенем?

— О, нет, я такого не сделаю! — выпалила ведьма и снова раскашлялась. Кашель у нее был лающий, все тело ее сотрясалось от его приступов. Откашлявшись, старуха прохрипела: — Я никогда не отплачу злом за добро.

— Тогда какая же ты ведьма?

— Не ведьма я! Я не хочу больше быть ведьмой! Я боюсь огненной пасти Ада, откуда вырываются языки пламени! — Старуха снова раскашлялась и обернулась к брату Игнатию. — А ты не священник ли? Тогда исповедуй меня, умоляю! Пусть я умру, пусть он меня и не вылечит даже, так хоть душа моя не будет вечно гореть в Аду!

Брат Игнатий долго не спускал с меня глаз, потом кивнул.

— Отойдем в сторонку, — сказал он. Старуха попыталась встать, но ее снова разбил кашель, и она не смогла подняться с колен. Она упала на спину, брат Игнатий подхватил ее, помог выпрямиться, дал нам знак рукой отойти и вынул из рукава епитрахиль. Перебросив полотнище через шею, он и сам опустился на колени рядом с рыдающей грудой лохмотьев. Он перекрестился и проговорил:

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. В чем ты желаешь исповедоться, чадо?

Слово «чадо» изумило меня не меньше, чем епитрахиль. Я наклонился к самому уху Фриссона и сказал:

— А он, выходит, побольше чем «брат», а?

— Но он никогда и не говорил, что он не священник, — вполголоса отозвался поэт. — А какой болезнью страдает эта ведьма, чародей?

Я внимательно пригляделся к старухе, которая исповедовалась через час по чайной ложке — между приступами кашля.

— Трудно сказать без опроса и простукивания грудной клетки, но можно догадаться, что у нее туберкулез. Может быть, и воспаление легких, только сомневаюсь, что тогда она смогла бы ходить.

— Разве ее демон-покровитель не должен был защитить ее от таких страданий?

— Защитил бы, если бы у него была веская причина сохранять ей жизнь. А так — она ведь не из тех, кто заправляет политикой и вовлекает тысячи душ в служение Злу. Кто она такая? Мелкая сошка. С какой же стати продлевать ей жизнь? К тому же и душа ее так быстрее демону достанется.

По крайней мере объяснения такого сорта устроили Фриссона. Сам я не верил ни единому своему слову. Зато верил он, вот и приходилось говорить на понятном поэту языке.

— Легкие у нее полны жидкости, — продолжал я. — В них поселились крохотные существа, из-за них ее тело стало плохо работать, и в легких образуется гной. Скажи, мог бы ты что-нибудь такое сочинить, чтобы убить этих пакостных существ и осушить место их обитания?

Глаза у Фриссона слегка разъехались в стороны. Через пару мгновений он вынул кусок пергамента и принялся что-то черкать. Я услужливо подставил поэту спину и сказал:

— Как допишешь строчку, сразу произноси «Медлить нельзя».

Фриссон сопровождал написание стихотворения бормотанием. Я едва улавливал слова. Что-то там было насчет «чисто» и «сухо», но зато я своими глазами видел, что происходило с бывшей ведьмой.

Приступы лающего кашля, мешавшие ей исповедоваться, становились все реже и реже, к коже начал возвращаться румянец. Глаза утратили лихорадочный блеск, но не потускнели. Они сверкали здоровьем. Конечно, она не прибавила в весе — для этого ей надо было несколько раз плотно поесть. Несколько раз каждый день. Несколько раз каждый день в течение нескольких недель.