Книга Эдинбург. История города - Майкл Фрай

Моника Дуглас прошептала:

— Это — праздные.

— В Англии их называют безработными, — сказала мисс Броди.[400]

Налицо намек на националистическую шутку, но основной посыл таков, что традиционное буржуазное воспитание в Эдинбурге (на самом деле и нетрадиционное буржуазное воспитание) отделяет людей, как выясняют девочки, от жизненных реалий. Сама Спарк облегчив душу, покинула Эдинбург, почти никогда не возвращалась сюда и больше не написала о городе ничего крупного.[401]

* * *

Откуда же могло начаться возрождение? Если Макдиармид был оптимистом (пусть колеблющимся), то Мюир оставался пессимистом. Но за пределами литературных кругов мало кто думал, что ключом к возрождению будет культура. В конце концов есть ведь религия и есть политика.

Пресвитериане наконец-то попробовали оставить раскол в прошлом. Церкви, после неоднократного размежевания в XVIII и XIX веках, начали в XX столетии сближаться. Год 1900-й стал свидетелем слияния Свободной церкви и Объединенной пресвитерианской церкви, которая сама по себе возникла в результате случившегося ранее слияния отколовшихся сект. Медленное движение к полному пресвитерианскому объединению продолжалось и в 1929 году. Его лидеры ожидали, что оно приведет к возрождению нации.

Но священнослужители не выдержали наложенного ими на самих себя бремени. Почти все они поддержали в свое время войну и порицали тех, кто ее критиковал.[402] Теперь же они винили в духовном и моральном упадке безработицу. Когда к 1930-м годам людские грехи уже не могли объяснить все невзгоды, церковь и комиссия генеральной ассамблеи предложили «в ограниченной степени поддержать светские власти». Однако, например, у достопочтенного Джеймса Блэка из Сент-Джорджес-Уэста ненадолго хватило терпения заниматься социальными вопросами, в частности дефицитом жилья, и, стремясь подсластить пилюлю, в одной своей проповеди он фактически скатился к расизму: «Мне припомнился старый рассказ об одном ирландце, который так любил своего поросенка, что полагал, будто обычная тяга свиней к грязи вызвана исключительно условиями, в каковых те вынуждены пребывать. И потому он построил для поросенка почти дворец и сказал: „Сами увидите, как все изменится!“ Он оказался прав. Все и вправду изменилось. Вот только дворец превратился в свинарник!» Скорбные взгляды слишком многих священнослужителей останавливались на пустяках. «Часто изумляешься, глядя, как родители позволяют детям обращаться к себе, — сетовал достопочтенный Чарльз Уорр. — Следует беречься и современного сленга, иногда он бывает удачным и остроумным, но зачастую глупым, пошлым и совершенно невнятным. Он портит наш благородный язык».[403]

По крайней мере один нетипичный священник увидел религию такой, какой ее могли видеть миряне. Достопочтенный Норман Маклауд из Сент-Катберта рассказал о семье, вернувшейся в Эдинбург из Калькутты и привезшей с собой слуг-туземцев. Эти слуги, через несколько дней после прибытия, выглянули на улицу и увидели, что все на ней остановилось, за исключением продолжавших шагать со скорбными лицами фигур в черном. Слуги пришли к выводу, что умерла Виктория, императрица Индии, и подняли плач и вой. Хозяевам пришлось заверить их, что это просто обычная суббота в городе. А вот еще один из анекдотов Маклауда:

Два студента-богослова, шедших воскресным утром на собрание братства, выходя с Лотиан-роуд на Принсес-стрит, увидели зрелище, от которого в изумлении встали как вкопанные. По широкой пустой улице несся, давя на педали, одинокий велосипедист.

— Если дозволена такая профанация, то что станет с церковью? — воскликнул Норман Макфарлейн, позднее священник в Джунипер-Грин.

— Это и вправду шокирующее зрелище, — ответил Александр Мартин, впоследствии ректор Нового колледжа.

Учитывая смирительную рубашку респектабельности, нечего удивляться, что влияние церкви было слабее всего в рабочих районах. Там воссоединение пресвитерианской церкви не сделало храмы более желанными для тех, кто не имел склонности нарядно одеваться по воскресеньям и опускать деньги в кружки для пожертвований.[404]

Но Эдинбург оставался городом набожным, и в определенных районах процветала этакая народная разновидность кальвинизма. В Ньюингтоне эта местная традиция восходила к жившему в середине викторианской эпохи достопочтенному Джеймсу Беггу. В этот приход входила и Поттерроу, улица бедняков с XVI века, и расположенный южнее Козвейсайд. Неутомимый священник, достопочтенный Джеймс Гудфеллоу старался сделать общество таким, каким оно виделось Томасу Чалмерсу, «христианской общиной, наделенной самоуважением и нравственностью, среди семей и жильцов этого рабочего района». У себя в миссии он встречался с группами прихожан по восемнадцать раз в неделю, для богослужения в неофициальной обстановке, бесед с рабочими, собраний матерей, репетиций оркестра «Надежда», религиозного наставления юношам и девушкам, занятий кружка кройки и шитья и разговора с правлением сберегательного банка для малоимущих. В других местах верующие могли обратиться к евангелическим миссиям или к сектам, отвергавшим сближение с государственной религией. При 1000 прихожан, являвшихся на молитву каждое воскресенье, капелла Шарлотты была центром одной из крупнейших конгрегаций баптистов в Великобритании. Здесь христианство «укрепившихся в вере» бытовало задолго до того, как само понятие вошло в обиход, и с тех пор его нисколько не ущемляли. Капелла стояла сначала в Новом городе, но собирались в ней не люди с достатком: прихожане приходили или приезжали на автобусах из небогатых пригородов.[405]

* * *

Продолжающая слабеть шотландская церковь отчасти походила в этом на другой столп государственности, либеральную партию, большинство членов которой, вполне вероятно, на деле придерживались либеральных взглядов. С 1832 года Эдинбург выбирал в Вестминстер одних депутатов-либералов, почти без исключений (и даже депутатов, составлявших эти исключения, считали либералами). Но Первая мировая война вызвала в разлад во мнениях внутри общенациональной партии, предвещая грядущий, более или менее окончательный упадок. На «выборах хаки» в 1918 году партия все же сохранила в Эдинбурге свои места, уступив лейбористам лишь одно, когда верх в центральном избирательном округе одержал журналист Уилли Грэм. В остальном лейбористская партия вплоть до 1924 года даже не оспаривала первенство либералов в городе. В том десятилетии выборы проводились несколько раз, и пускай случалось избираться и другим депутатам от лейбористов, Грэм единственный сохранял место без перерыва вплоть до полного поражения партии на всеобщих выборах 1931 года. Постепенно он сделался одним из ведущих лейбористских специалистов по финансам, разрабатывая традиционную экономическую политику, которая и привела к поражению. Брат писал о нем: «Он не испытывал никакого антагонизма к богатым… Он хотел лишь, чтобы все получили возможность жить в достатке и самим решать свою судьбу». А высокомерный столичный социалист Сидней Уэбб заметил, что Грэму «на самом деле не нравились радикальные или коллективистские предложения» и он «скептически относился к любым демократическим реформам, которые всегда связаны с коррупцией и тираническим насилием над личной свободой». По сути дела, такие взгляды представляли собой радикальный либерализм во всем, кроме названия. В Эдинбурге лейбористам пришлось в итоге ожидать успеха (постоянного присутствия) до 1945 года.[406]