Книга Совершенство - Клэр Норт

Второй дом.

Это же очевидно, легче легкого, взгляд домушника сразу все засекает, второй, возможно, и третий дом, шале для лыжника, место, куда можно приехать зимой, порядок тут поддерживает служанка, утварью пользуются редко, кружки без сколов, стол без застарелых пятен, все тут обогрето радушным, бодрящим уютом, в котором нет ничего человеческого, место просто…

Я улыбнулась и закрыла за собой дверь.

Идеальное.

Конечно же.

Идеальное место для встречи с Гогеном.

Никакого страха, его больше нет.

Гоген орудовал на кухне в рубашке с широкими, болтающимися вокруг запястий рукавами, готовя омлет. Когда я вошла, он поднял взгляд и не узнал меня, однако он знал, кто я, и скорее всего не удивился, а я не испугалась.

– Здравствуйте, – произнесла я.

– Здравствуйте, – ответил он, перестав сбивать в миске яйца. – Вы, наверное, Уай.

– Именно так.

– Спасибо, что пришли.

– Не за что.

Легкий кивок, нахмуренные брови, не из-за меня, как я подумала, просто он хмурился еще до моего появления, и это выражение застыло на его лице. Он снова продолжил сбивать яйца, вручную, капли желтка брызгали на край миски, угрожая перетечь через него. Я уселась на стоявшую напротив него табуретку, немного понаблюдала за ним и сказала:

– Чайник вскипел.

– Да, спасибо, а вам?..

– Где у вас здесь чай?

– Должен где-то в шкафу быть. Не могу сказать, что там за чай. Мы в «кофейной» части света.

– Я посмотрю, что тут есть.

Я принялась рыться в ящиках. За банкой с финиками, рядом с жестянкой с напитком из швейцарского элитного белого шоколада и корицы я разыскала чай для завтрака. Ручка чайника приятно обжигала ладони, я налила кипяток и поставила между нами две кружки.

– Спасибо, – произнес он.

Пожатие плечами – да не за что.

Он аккуратно наклонил миску со взбитыми яйцами, вылил смесь на сковородку, поставил ее на печку, говоря при этом тихо, словно сам с собой.

– Пока вы искали чай, я прислушивался к вашим движениям и вспомнил, что вы здесь, но не взглянул на вас и забыл, как вы выглядите, – задумчиво произнес он. – Конечно, я знаю, что это вы, когда вы сидите передо мной, но мне потребовалось заново познакомиться с вашим лицом. Я говорил подобное раньше, верно?

– Ничего нового в этом нет.

– Вы должны мне сказать, если я начну повторяться.

– Если бы я так поступала, то не подружилась бы со многими людьми.

– У вас много друзей? – Я не ответила. – Простите, я допустил грубость.

– Грубость меня не волнует.

– Вы не возражаете, если я?…

Он сунул руку в карман, вытащил оттуда мобильный телефон и положил его между нами.

– Валяйте.

– Спасибо.

Небольшая пауза, чтобы включить мобильный телефон, поставить его на запись и снова положить на стол.

Пока готовил, он продолжал говорить:

– У меня есть материалы, доказывающие, что вы пытались помешать проведению в Венеции мероприятия Клуба двухсот шести. Электронные письма, телефонные звонки – вы были очень настойчивы.

– Да.

– Я… сожалею о своих решениях насчет этого более, чем могу выразить.

– Вы там не командовали.

– Нет, командовал мистер Перейра-Конрой, но я нес ответственность перед ним, его гостями и компанией и потерпел провал.

– Вы не могли знать, что Байрон туда проберется.

– Напротив, я был уверен, что она появится. Она всегда отличалась недюжинными способностями.

– И как же ей это удалось?

– Она завербовала кого-то из моей охраны. Я же не на острове живу, мисс Уай, и не могу одновременно находиться везде.

– Завербовала кого-то из охраны? – повторила я, дуя на пар, поднимавшийся от моей кружки.

– Точнее сказать, доктор Перейра сделала это для и за нее.

– Филипа?

– Выдала Байрон все подробности проводимой мной операции по обеспечению безопасности, все до мельчайших деталей.

Он открыл заслонку печки и поставил туда сковородку. Я сидела, вся окоченев, несмотря на то что на кухне было тепло. Гоген повернулся, посмотрел на меня, потом опять, снова, впервые меня увидел, и вот, разглядывая мое лицо, как-то бесчувственно улыбнулся, сел, обхватив пальцами стоявшую на столе кружку, сразу посерев и осунувшись.

– А где Филипа теперь? – спросила я.

– Наверху, спит.

– И каким сном?

– Транквилизированным. Ей скорее всего предъявят обвинение в убийстве брата – доказательства неопровержимо свидетельствуют против нее. Однако адвокаты сумели выспорить, что она действовала под влиянием зловредных внешних факторов, а ее разум помутился вследствие процедур. Усилия адвокатов обеспечили ей небольшую передышку, во время которой она может оставаться здесь, вдали от судебного преследования, до того времени, пока не будет вынесено надлежащее решение. Как она сможет расплатиться с защитниками… но мы что-нибудь придумаем.

– Она помогала Байрон.

– Да. Я это, конечно же, выяснил после всего случившегося. Она вломилась в компьютер брата, выкрала его логин, добралась до серверов компании и похитила все, что, вероятно, могло понадобиться Байрон для выполнения ее плана.

– А почему?

– Думаю, потому, что она была с ней согласна. По-моему, когда-то раньше она пришла к выводу, что «Совершенство» – это мерзость, и процедуры ведут к гибели человечества. Думается мне, что в тот самый день, когда она отправилась к Рэйфу и на коленях – именно на коленях, я там был и сам все видел – умоляла его отозвать продукт, в тот день, когда он заявил, что она всегда только досаждала ему и их отцу, похоже, она поняла, что он никогда не заметит опасности и никогда не откажется от того, что открывало перед ним «Совершенство». А именно – деньги и влияние, разумеется, но еще и мир, в котором ему хотелось жить, мир, как в кино. Рэйф никогда, никогда не жаловал прозаическую реальность своей жизни. Мне надо было что-то сказать, но не в моем положении, понимаете ли. Я… всегда знал свое место. Поэтому тогда она вышла на Байрон. Она видела то, что видела Байрон, что единственный путь разрушить «Совершенство» состоял не в том, чтобы заново переписать все и вся, а в том, чтобы вдребезги разбить мечту. Она выдала Байрон все, что, наверное, могла, чтобы зверски расправиться с Клубом двухсот шести, а когда дело было сделано, сама отправилась на процедуры.

Легкий наклон головы, еще раз, покачивание, такое грустное, ничего нельзя сделать, брови нахмурены, взгляд избегает моих глаз.