Книга История военной контрразведки. СМЕРШ Империй - Андрей Шаваев

«Как подготовлялись арестованные к очным ставкам и особенно к очным ставкам, которые проводились в присутствии членов правительства?

Арестованных готовили специально… По существу происходил сговор и репетиция предстоящей очной ставки. После этого арестованного вызывал к себе Ежов или делал вид, что он случайно заходил в комнату следователя, где сидел арестованный, и говорил с ним о предстоящей ставке, спрашивал — твердо ли он себя чувствует, подтвердит ли, и между прочим вставлял, что на очной ставке будут присутствовать члены правительства… Как пример можно привести подготовку очной ставки Урицкого (начальник Разведупра) с Беловым (командующий Белорусским военным округом). Урицкий отказался от показаний на Белова при допросе его Ежовым. Не став с ним ни о чем разговаривать, Ежов ушел, а спустя несколько минут Урицкий через Николаева извинился перед Ежовым и говорил, что он “смалодушничал”».

В личной записной книжке Ежова, хранящейся в архиве ЦК КПСС, имеется пометка о необходимости избиения арестованного Урицкого. Это было основной причиной того, почему Урицкий дал ложные показания в отношении Белова. Ложными являются и показания Булина об антисоветской деятельности Белова, которые он дал 3 января 1938 года, а затем их подтвердил на очной ставке с Беловым 7 января 1938 года в присутствии Сталина и других членов Политбюро ЦК ВКП(б). Об этом 24 июня 1938 года Булин прямо заявил на допросе:

«В контрреволюционной организации и в антисоветском военном заговоре я не состоял. Мои показания от 3 января 1938 года вымышленные… Меня мучает совесть, что я оклеветал себя и честных, преданных партии людей».

28 июня 1938 года была повторно произведена очная ставка между Булиным и Беловым, причем Булин на очной ставке заявил о том, что он оклеветал себя и Белова. Белов же, доведенный к тому времени истязаниями до отчаяния, признал, что он и Булин занимались совместной преступной деятельностью. Булин, отвергая это, заявил:

«В своих показаниях я оклеветал себя и Белова… Никогда никаких антисоветских разговоров с Беловым не было… Он говорит неправду, так же как я сам себя оговорил и других, о чем я уже сделал заявление Правительству».

На судебном заседании Белов заявил, что хочет сделать важное сообщение Сталину, однако он был лишен этой возможности. Бывший начальник Особого отдела НКВД СССР Федоров, арестованный в 1939 году, по этому поводу писал:

«Белов на Военной коллегии вручил прокурору записку о том, что он имеет заявление И.В. Сталину государственной важности… При расстреле Белова, Ткалуна и других присутствовал лично нарком Ежов, он каждого спрашивал, нет ли чего сказать. Белов ответил, что нет, теперь уже здесь нечего».

Арестованный в 1938 году сотрудник НКВД СССР Шапиро об этом показал:

«После заседания Военной коллегии Белов (быв. команд. Белорусск. воен. округом) подал через председателя суда Ульриха заявление на имя тов. Сталина, в котором он просил уделить ему несколько минут для передачи чрезвычайно важного сообщения государственного значения».

Как сообщил далее Шапиро, Ежов срочно потребовал из Военной коллегии это заявление Белова и оставил его у себя, не доложив о нем Сталину. Белов же в день вынесения приговора был расстрелян. Определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 26 ноября 1955 года Белов И.П. посмертно реабилитирован.

КАШИРИН Николай Дмитриевич — командарм 2-го ранга, член КПСС с 1918 года, был арестован 19 августа 1937 года. До ареста Каширин был начальником Управления боевой подготовки РККА. Как уже отмечалось, указание об аресте Каширина было дано лично Сталиным.

23 августа 1937 года Каширин под принуждением написал заявление на имя Ежова, в котором признавал свое участие в антисоветском правотроцкистском заговоре. В феврале 1938 года от него было получено заявление о том, что маршал Советского Союза Егоров возглавлял военную группировку правых, проводившую подрывную работу в контакте с «военным заговором» Тухачевского. В числе участников группировки правых Каширин, со слов Егорова, назвал Буденного, Белова, Дыбенко, Халепского и других.

В целях изобличения Егорова в принадлежности к антисоветской организации 26 февраля 1938 года Каширину в присутствии Молотова и Ворошилова была дана очная ставка с Егоровым, который еще не был арестован.

На этой очной ставке, вопреки ожиданиям получения изобличающих Егорова показаний, Каширин сделал заявление о том, что сам он не был участником какой-либо антисоветской организации, что в застенках НКВД содержится много невинных командиров, которые под воздействием репрессий дают ложные показания, и что его показания в отношении Егорова ложны. Тогда же Каширин заявил Ворошилову:

«Не верьте ничему, что бы я ни писал в своих дальнейших показаниях».

Следствие по делу Каширина вел сотрудник Особого отдела НКВД СССР Ушаков, известный как грубый фальсификатор, применявший зверские приемы при расследовании ряда дел (21 января 1940 года осужден к расстрелу). Будучи в 1939 году арестованным, Ушаков на очной ставке с арестованным Фриновским подтвердил тот факт, что Каширин в присутствии Молотова и Ворошилова заявил об избиениях невинно арестованных советских командиров:

«Каширин заявил, что никакого военного заговора нет, арестовывают зря командиров. Я вам говорю это, как заявил Каширин, не только от своего имени, но по камерам ходят слухи от других арестованных, что вообще заговора нет. На вопрос Ворошилова Каширину, почему же вы дали такие показания, Каширин ответил, указывая на меня, что он меня припирает показаниями таких людей, которые больше, чем я. При этом он добавил, что на двух допросах его били».

Об этом же факте рассказал на допросе и Фриновский:

«Было решено, — говорил он, — устроить очные ставки ряду арестованных, которые давали показания на Егорова, в частности и Каширину с Егоровым, который еще не был арестован.

Эта очная ставка должна была проводиться Ежовым в присутствии Молотова и Ворошилова в кабинете у Ежова. Первым был вызван Каширин. Егоров уже сидел в кабинете. Когда Каширин вошел и увидел Егорова, он попросил, чтобы его выслушали предварительно без Егорова. Егорова попросили выйти, и Каширин заявил, что показания на Егорова им были даны под физическим воздействием следствия, в частности находящегося здесь Ушакова».

Сообщение Каширина об истязаниях, которым подвергаются военные, было оставлено без внимания, а сам Каширин был вновь подвергнут избиениям. В результате 3 апреля 1938 года он написал письмо Ежову, в котором свое заявление на очной ставке с Егоровым осудил как провокационное. Он вновь подтвердил свои показания о своей принадлежности к военному заговору. В этом заявлении Каширин вынужден был написать следующее:

«Прошло уже больше месяца с того момента, когда я 26 февраля с.г. сделал Вам и находящемуся у вас в кабинете Народному комиссару Обороны Советского Союза маршалу Ворошилову К.Е. провокационное заявление, направленное на дискредитацию органов НКВД… Мое провокационное заявление о том, что я не являюсь участником заговора, а в НКВД существует застенок, в котором содержится много невинных командиров, не было случайным и неожиданным. Наоборот, оно сложилось у меня уже давно и вытекало из моего непримиримого враждебного отношения к Советской власти…