Книга Эйнштейн - Максим Чертанов

Расследование шло долго, некоторые коллеги свидетельствовали против Оппенгеймера, но подавляющее большинство, как и Эйнштейн, — за. Но сам Оппенгеймер вел себя странно и допуск его к водородной бомбе был аннулирован; его политическая реабилитация состоялась уже при Кеннеди. Был ли он шпионом, или «источником», как считает Судоплатов, или просто наивным человеком, так и не установлено. Фантова: «Он [Эйнштейн] сказал: „Оппенгеймер не цыган, как я. Я родился с кожей слона, никто не может причинить мне боль“».

1 мая он поздравил Ганса с пятидесятилетием (возможно, этому предшествовало какое-то объяснение с Дюкас, изолировавшей его от сына): «Я рад иметь сына, который унаследовал главные мои черты: способность возвыситься над повседневностью и жертвовать личным для надличного». Ганс, обыкновенный человек и прекрасный семьянин, наверное, таким словам сильно удивился, но переписка возобновилась. 17 июня, по записям Фантовой, Эйнштейна посетил проигравший выборы Стивенсон, благодарил за поддержку, говорил о «русской опасности», хозяин больше молчал, потом сказал знакомому социалисту Норману Томасу, что Америка «меньше страдает от коммунистов, чем от антикоммунистической истерии». Эйзенхауэр обсуждал с начальниками штабов возможность нанести ядерный удар по Китаю (из-за нападок последнего на Тайвань), Фантова пишет, что Эйнштейн отказывался подписывать какие-либо обращения против этого — «все равно никто не послушает». Лайнус Полинг просил присоединиться к новой организации — Комитету за запрещение войн — тоже отказал: «Гонка вооружений и войны не могут быть предотвращены без Всемирного правительства, наделенного достаточной мощью и независимостью». В августе Морикацу Инагагаки, японский публицист, знакомый Эйнштейна с 1922 года, звал на Конгресс федералистов в Хиросиме — не поехал. Единственное, на что согласился, — выступить в серии радиопередач «Во что я верю». Верил он в то, что конкуренция есть зло и только плановая экономика спасет мир.

Казалось, он решил отойти от публичной политики: она не стоила того, чтобы тратить на нее последние годы, а может, месяцы или недели. Бессо, 10 августа: «Я допускаю, что физика может и не основываться на концепции поля… Тогда ничего не останется от моего воздушного замка, включая теорию тяготения, как, впрочем, и от всей современной физики». Дневник Фантовой, 25 августа: «Вычисления, кажется, хорошо — может, что-то из них выйдет — но он чертовски устал». 21 сентября: «Он добился некоторого прогресса в том, о чем раньше думал лишь теоретически, но теперь, кажется, все в порядке». 14 октября: «Сегодня нашел одну ошибку — это шаг назад». 24 октября: «Сегодня считал как сумасшедший, но ничего не получилось».

В сентябре приехал Ганс с уже взрослым сыном. Фантова: «Мальчик лучше и красивее, чем отец и дед. Он никогда не сделает великих свершений, зато всю жизнь будет все делать правильно». (Она не ошиблась: Бернард Цезарь Эйнштейн учился в Калифорнийском университете, служил в американской армии, будучи в Германии, женился, пошел изучать физику в цюрихский Политехникум, стал инженером, получил массу патентов, родил пятерых благополучных детей и умер в 2008 году.) 19 сентября Эйнштейн выступал на конференции Общества друзей Еврейского университета: «Израиль — единственное место на земле, где евреи имеют возможность формировать общественную жизнь в соответствии со своими традиционными идеалами… В нашей традиции идеал — это ни правитель, ни политик, ни солдат, ни купец. Идеал — это Учитель. Это предполагает в определенной степени отказ от того, что обычно называют материализмом».

Но евреям в Израиле было не до духовной жизни: шла война с Египтом, а президент Египта Насер напросился в друзья к СССР и получил оружие, нефть и зерно. Израиль тогда попросил оружие у Штатов — те отказали. (В конце концов удалось купить оружие во Франции.) Эйнштейн 5 января 1955 года писал сионисту Цви Лурье: «Мы должны принять политику нейтралитета в противостоянии Востока и Запада. Таким образом, мы бы улучшили отношения с арабскими странами…» 8 марта, неустановленному лицу: «Хуже всего — политика новой администрации США, которая ради своих империалистических и милитаристских интересов стремится завоевать симпатии арабских стран, жертвуя Израилем…»

В 1954 году журналист Эд Мэроу, заявив: «Никто не может запугать весь народ, только если сам народ не будет в этом помогать», раскритиковал Маккарти в пух и прах. Последовала публичная дискуссия, в которой Маккарти потерпел поражение, потом на него обиделась армия США, и 2 декабря 1954 года сенат вынес ему порицание; карьера его кончилась, он спился и в 1957 году умер. После этого ФБР уже не так активно «разрабатывало» Эйнштейна, сосредоточившись на Элен Дюкас. Эйнштейн же в декабре 1954-го опубликовал в соавторстве с Брурией Кауфман последнюю работу о теории поля. Пайс: «Опять логическая простота не только не позволила получить новые физические результаты, но и не дала возможности воспроизвести старые. Как и в 1925 году, Эйнштейн не смог даже вывести уравнения электромагнитного поля». «К старикам смерть приходит как освобождение, — писал Эйнштейн 5 февраля 1955-го Гертруде Варшауэр, вдове раввина, — я чувствую, что это очень сильно теперь, когда я состарился и смотрю на смерть как на долг, который в конце концов надо уплатить…»

Но были и другие долги. 11 февраля Бертран Рассел обратился к нему с письмом: «Выдающиеся ученые должны сделать что-то драматическое, чтобы объяснить общественности и правительствам те бедствия, которые могут произойти. Надо подчеркнуть, что война… вполне может означать исчезновение жизни на этой планете». Эйнштейн согласился, что «что-то» делать надо. Но что они могли сделать, кроме как написать очередное открытое письмо? Рассел подготовил воззвание о полном уничтожении ядерного оружия, просил Эйнштейна убедить других физиков. Тот поговорил с Бором (временно работавшим в Принстоне), но Бор счел воззвание безнадежным идеализмом. И никто не соглашался. Макс фон Лауэ в феврале очень звал в Берн — на конгресс в честь пятидесятилетия теории относительности, — но Эйнштейн уже был слишком слаб и написал, что так даже и лучше — почести его бы стесняли. 11 марта, спустя неделю после того, как Гувер лично допрашивал Дюкас, он писал королеве Елизавете: «Должен признаться, что преувеличенное уважение, которым меня окружали всю жизнь, заставляет меня чувствовать себя очень неловко. Я кажусь себе жуликом поневоле…»

Он попытался еще раз написать о себе — «Автобиографический набросок» для юбилейного издания, посвященного столетию цюрихского Политехникума. На этот раз получился живой и эмоциональный рассказ о школе в Аарау, о патентном бюро, о Марселе Гроссмане, но потом все опять съехало на единую теорию поля. 13 марта сделал последнее публичное заявление по Израилю для «Нью-Йорк пост»: «Мы очень надеялись на Израиль. Мы думали, что так будет лучше для всех народов, но оказалось не лучше…»

15 марта умер Микеле Бессо. Его родным, 21 марта: «Он ушел из этого страшного мира немного раньше меня. Для меня это ничего не значит. Для нас, верующих физиков, различие между прошлым, настоящим и будущим — это просто навязчивая иллюзия… Больше всего меня восхищала его способность жить долгие годы не только в мире, но и в подлинном согласии с женщиной — эту задачу я дважды пытался решить и оба раза с позором провалился». 25 марта Эйнштейн писал Курту Блюменфельду, что политика США его «очень беспокоит» и что «политики, которые приезжают из Израиля, в частности Бен-Гурион, гораздо лучше здешних. Неудивительно, что сильные проявляют больше тупости и злобы, чем те, кто не способен отвечать грубой силой… Впрочем, живи я в Израиле, меня вместо „старого еврейского дурака“ называли бы просто старым дураком… Любой, кто не хочет идти, куда его ведут, в конечном счете будет неудобен везде… Я думаю, в Израиле пока еще нет другого лицемерия, кроме религиозного. Я хочу еще раз поблагодарить Вас за то, что помогли мне осознать мою еврейскую душу…»