Книга Ты следующий - Любомир Левчев

История будто подслушивала наши разговоры.

В сентябре мне сообщили, что в Болгарию приезжает Анджела Дэвис и я должен заняться организацией ее пребывания, то есть встретить, сопровождать на программных мероприятиях и, наконец, проводить на аэродром. Уже тогда Анджела была героиней всемирного масштаба. По крайней мере так писали в наших газетах. Портрет чернокожей красавицы с пышными, как одуванчик, волосами стал хитом. Но очень немногие знали о ней больше того, что упоминалось в прессе: что ее как коммунистку судили за участие в акциях «Черных пантер». А что было тогда известно о «Черных пантерах»? Но раз их судили в США, значит, это наши люди и герои. Такова была логика пропаганды. А логика популярности была другой: Анджела была симпатичной, вызывающей, интеллигентной, загадочной — у нее было все, что нравится дикой интуиции толпы.

Анджела прилетела 17 сентября, в воскресенье, на несколько дней раньше запланированного, и программу пришлось стряпать на ходу. Ее сопровождала семейная пара: Кендра и Франклин Александри. Они были ее сверстниками, того же роста и цвета кожи, но у них не было ее изумительного обаяния. После восторженной встречи в аэропорту я отвез их в резиденцию напротив гостиницы «Плиска».

Оставшись наконец без свидетелей, мы сели выпить кофе и принялись с любопытством и удивлением рассматривать друг друга. Я помню, как солнце, словно в черном зеркале, отражалось в грациозном изгибе ее спины. Я слышал ее дыхание, но между нами будто зияла пропасть. И разговор тоже поначалу походил на некое смутное эхо. Я попытался пошутить:

— Как поживают наши любимые «пантеры»?

Гости переглянулись.

— Если вы думаете, что мы из их числа, то ошибаетесь! — засмеялась Анджела. — «Пантеры» смотрят на интеллектуалов с недоверием. Хотя мы можем быть и пострашнее их.

Я сменил неудачную тему на более близкую — литературу. И тут неожиданно Кендра оживилась:

— О да, Анджела пишет стихи.

Анджела осадила ее и попыталась все обернуть в шутку:

— Когда мне было три года, мама отвела меня на поэтическую встречу с Ленгстоном Хьюзом. В конце по его просьбе я станцевала одно стихотворение.

Но кем на самом деле была эта Анджела Дэвис? Какое послание было скрыто в ее появлении и в ее исчезновении? Позволю себе одно отступление в черных тонах.

В штате Алабама есть сравнительно небольшой городок — Бирмингем. Расовые страсти закрепили за ним прозвище Бомбингем. Но в этом немалая доля преувеличения. Его самая большая бомба родилась 26 января 1944 года в семье учителей Дэвис и была названа ими Анджелой. В то время считалось, что революционизация темнокожих афроамериканцев имеет уже двадцатилетнюю историю. Начало было положено братством железнодорожников пульмановских спальных вагонов. Это было одно из самых престижных мест работы, до которого мог тогда дорасти негр.

Рассматривая фотографии Диламса — одного из основателей братства, я вздрогнул от удивления: в нем все напоминало моего дядю Драго, Железного Человека. Возраст, судьба, даже внешность… Вымазанный в саже и смоле, мой дядя был чернее Диламса. А о черном досье на него даже не стоит упоминать. Дядя рассказывал мне, что свой первый пистолет он купил после Первой мировой войны у солдата, француза-сенегальца…

У братства железнодорожников было одно опасное качество: оно представляло собой организацию постоянно перемещающихся людей — и носильщиков идей. Люди в движении создали движение борьбы за гражданские права.

Робкая отличница Анджела Дэвис закончила нью-йоркскую гимназию имени Элизабет Эрин в Гринвич-Виллидж.

К тому времени к железнодорожникам примкнули новые, более радикально настроенные организации, такие как «Адвокаты черной силы», влиятельная группа «Черный дом» и (что особенно важно) «Студенческий координационный совет против насилия», которые медленно накаляли страсти на далеком Юге.

В 1961 году Анджела поступила в бостонский колледж, выбрав специальностью философию литературы. Студенты читали Роберта Лоуэлла и Алена Гинзбурга, но не бунтовали, как разночинцы, оккупировавшие университет Беркли и приглашавшие Джоан Бейс спеть им о равенстве и свободе (1964 г.).

Анджела провела каникулы во Франции и съездила на Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Хельсинки. Там она познакомилась с кубинскими революционерами. Они были настоящими — даже пахли порохом. Говорят, что Анджела чаще дружила с белыми. В Париже ей понравилось. И она вернулась туда в 1963-м, потому что тема ее дипломной работы звучала так: «Ален Роб-Грийе и новый роман». Во время стажировки Анджела добралась до самого Стокгольма. А во Франкфурте чуть не обручилась с немецким студентом.

Осенью 1964 года она снова вернулась в Бостон и стала посещать лекции Герберта Маркузе, увлекшись его критикой буржуазного общества. В своей автобиографии Анджела проявила себя как прекрасный словесный портретист: «Когда Маркузе выходил на подиум на уровне нижнего яруса амфитеатра, он как бы парил над всеми в аудитории. В нем было что-то внушительное, что рождало абсолютную тишину еще до того, как он начинал говорить». После того как Анджела осилила научный труд Маркузе «Эрос и цивилизация», она записалась вольнослушателем на его курс «Европейская политика после Французской революции». Наконец она набралась смелости и попросила его о консультации, желая получить совет по библиографии. Подобную консультацию приходилось обычно ждать неделями, но Анджела получила ее сразу. Наблюдая за Маркузе вблизи, она замечает «любопытный блеск его глаз» и «слишком земную улыбку». Но этот намек на сходство с лисой случаен. Вообще-то Анджела воспевает в своем учителе абсолютно все: «Сочетание его осанки, седых волос, сильного акцента и внушительности с исключительно богатой эрудицией способствовало тому, что он выглядел вечным, как бы резюмируя собой всю философию». Хорошо сказано! Но наибольший интерес представляет сама их беседа: «Вы правда хотите изучать философию? — медленно, с ударением на каждом слове спросил профессор Маркузе. Он постарался произнести эту фразу так серьезно и глубоко, как будто она была ритуальной при посвящении в некое тайное общество, вступить в которое можно лишь при условии, что ты останешься в нем до конца жизни». Тут Анджела — как великолепный медиум — уловила механизм распространения и существования идеала. Он нуждается в тайном обществе. Или, если хотите, в замкнутом обществе. Не в смысле сегодняшней псевдодемократической фразеологии, нет. Идеалу требуется философия тайны, дезинфицирующая истину. И продолжение этого ее открытия очень логично: «Тогда, — сказал ей Маркузе, — вам стоит начать с досократиков, с Платона и Аристотеля…» О да! Оттуда! И даже еще раньше — с пифагорейцев и тех, кто были до них! Самой большой бедой нашего марксизма было то, что он начинался с Маркса. А источников марксизма было всего три…

Герберту Маркузе тоже нравилась Анджела, он ценил ее и потому посоветовал вернуться во Франкфурт — традиционный центр немецких марксистов, чтобы пройти повторную стажировку у его друга Теодора Адорно. Так она снова попала в среду немецкого радикального студенчества, предводительствуемого Руди Дучке.