Книга Отец мой шахтер (сборник) - Валерий Залотуха

– Що це таке хай, то я разумею… Пули, воны пули и е… А що це таке – мебхарата?

– Значит, думаешь, Микола, хлопчик не хохол? – спросил его усмешливо комэск Колобков.

Ведмеденко еще раз пристально и изучающе посмотрел в лицо незнакомца и, махнув рукой, подытожил:

– Та ни!..

Командиры захохотали. Не смеялись лишь Лапиньш и Новиков. Иван смотрел на пацана внимательно и удивленно.

– А между прочим, товарищ Ведмеденко не так уж и не прав, – заговорил, вставая и протирая очки, Брускин. – Все языки мира делятся на группы и подгруппы. Так вот, я специально подсчитывал, в нашем корпусе присутствуют представители всех групп и почти всех подгрупп. Этим мы, кстати, опровергаем известный библейский миф о неудачном строительстве Вавилонской башни…

– Претложения, товарищ Прускин, – прервал его Лапиньш.

– Предложение мое простое, Казис Янович. Собрать всех представителей языковых групп и подгрупп, и пусть они послушают этого туземца. Что касается меня, то, хотя я совсем не знаю идиша, могу со всей ответственностью заявить, что его язык не принадлежит ни к семитской группе языков, ни к германской. А что можете сказать вы, Казис Янович, как носитель латышского языка?

Лапиньш посмотрел на туземца.

– Кад таве вялняс гребту[8], – сказал он и отвернулся.

Длинной вереницей стоял кавалерийский интернационал: чех, венгр, эстонец, карел, финн, молдаванин, киргиз, казах, удмурт, грузин, лезгин, и, как стали говорить позже, многие-многие другие. Они поочередно подходили к юному стрелку, слушали одну и ту же фразу и мотали отрицательно головой.

Китаец Сунь слушать не стал, а, глядя в упор, стал задавать вопросы по-китайски, но вдруг стрелок резко ударил его ладонью по щеке. Сунь закрыл ладонями лицо и заплакал. Презрительно глянув на него, стрелок отвернулся.

Вновь собрались отцы-командиры.

– Если опираться на платформу революционного процесса, то мы должны помиловать его и взять с собой, – говорил Брускин. – С точки зрения ортодоксального христианства, к примеру, дохристианские язычники были безгрешны, так как они не могли еще знать истинной, по мнению христиан, веры. Может быть, он стрелял в нас не как в красных, а как в белых?

– А як же стяг? – развел руками Ведмеденко. – Чи вин нэ бачив, що стяг чорвоний?

Новиков сосредоточенно молчал и все переводил взгляд с лица пацана на лицо медного бога. Они были похожи как две капли воды. И пропорции тела, и осанка, и медный бубенчик на шее.

– Взять его с собой мы не можем, – задумчиво заговорил Шведов. – Братки его в первом же бою уконтрапупят. Если сегодня ночью не придушат.

– Хай ме бхарата пули, – встревоженно напомнил о себе подросток.

– Вот тебе и пули, – вздохнул Шведов. – Дитя ведь еще… Может, оставим его здесь завтра, а сами дальше пойдем?

– Он упил тватцать тевять наших поевых товарищей, вы запыли это? – спросил свистящим шепотом Лапиньш.

Все опустили глаза.

И вдруг глухо и тяжело ухнуло что-то в глубине гор, будто шевельнулось там их великое сердце.

Ночью Иван нашел в одном из домов спящего комиссара и с силой потряс его за плечо.

– Что? – спросонок вертел головой Брускин.

– Слушай, Григорь Наумыч! – зашептал Новик. – Места себе не нахожу, крутит все в груди у меня. Нельзя того пацана казнить!

Брускин потер лицо ладонью.

– Почему?

– Почему – не знаю, а что нельзя – знаю точно!

– Казнить… нельзя… помиловать… – задумчиво проговорил комиссар.

– Тебе не казалось, Григорь Наумыч, что ты его где-то уже видел? – с горящими глазами шептал Иван.

– Да, казалось, но я подумал, что это обычное дежавю. А что, вам тоже?

– Знаешь, где ты его видел? Вот он! – Иван торопливо зажег спичку и поднес ее к лицу медного бога.

– Да, пожалуй, похож, – согласился Брускин.

– Да не похож, а он сам и есть! Я уж все гляделки проглядел! Он бог ихний! Понимаешь, какое дело? Я как думаю… Он всех своих прогнал, спрятал выше ли, ниже ли, хрен их знает, а сам решил нас наказать за то, что мы в его владения без спросу зашли, понимаешь?

– Версия вполне убедительная. Горные народы часто выбирают себе живых богов. Тот же тибетский далай-лама… Но разве это что-нибудь меняет?

Новиков растерялся:

– Да как же… Бог как-никак!

Брускин покачал головой.

– Какая у вас все-таки каша в голове, Иван Васильевич! В борьбе с религией наши враги не верующие, а боги, тем более если они – живые.

На рассвете перед выходом состоялась казнь. Петлю приладили на брусе, торчащем из стены храма рядом с небольшим медным колоколом.

– «По закону революционного времени за контрреволюционную деятельность гражданин Хайме Бхарата Пули приговаривается к смертной казни через повешение. Приговор осуществить немедленно», – громко прочитал по бумажке комиссар артполка.

– Хай ме бхарата пули![9]– звонко крикнул мальчик, глядя в небо.

Командир артполка Михей Зюзин ловко и привычно выбил из-под ног приговоренного пустой снарядный ящик. Бог дрыгнул ногами, пытаясь ухватиться руками за веревку над головой, сильно качнулся, ударился лбом о колокол и тут же послушно опустил руки и испустил дух. Глухой медный звон заметался по ущелью и, успокаиваясь, стал подниматься к небу.

Москва. Кремль.

13 июня 1920 года

Ленин сидел в глубоком кожаном, в белом полотняном чехле, кресле и что-то быстро и увлеченно писал, пристроив на колене блокнот. Ему не мешал стрекот телеграфного аппарата, стоящего рядом на стуле. Выползающую из него ленту принимал телеграфист – атлетически сложенный красноармеец в гимнастерке, галифе и ботинках с обмотками – и громко вслух читал:

– «Лондон. Как передает агентство Рейтер из Индии…»

Ленин тут же оторвался от работы, поднял голову, внимательно вслушиваясь в каждое слово.

– «В индийских Гималаях произошло самое сильное за последние пятьдесят лет землетрясение. По подсчетам английских специалистов, это ужасное стихийное бедствие унесло не менее ста тысяч человеческих жизней».

С громким шлепком упал вдруг на пол блокнот и покатилась ручка. Телеграфист оторвал взгляд от ленты. Ленин лежал в кресле неподвижно, глаза его были закрыты.

– Владимир Ильич, – негромко позвал его телеграфист.

Ленин никак не прореагировал.