Книга Зеркало для слепого - Борис Пугачев

— Заместитель председателя облисполкома. Можно просто Анзур.

— Очень приятно, — пожимая протянутую руку, отозвался Родик. — Хотелось бы как-то решить нашу проблему.

— Попробуем, — сказал Анзур и, подозвав одного из стоящих поодаль молодых людей в камуфляже, что-то приказал по-таджикски.

Не успел Родик продолжить разговор, как появились стулья, пиалы, чайник, колотый сахар, сухофрукты и лепешки.

— Угощайтесь, товарищи, — предложил Анзур. — Извините, что по-походному. Я пойду связываться с руководством. Извините, еще раз повторите свои фамилии. Я запишу.

Родик не успел допить услужливо налитый молодым человеком чай, когда возвратился Анзур. Выражение его лица ничего хорошего не предвещало. Он почтительно подошел к столу и тихо предложил:

— Родион Иванович, давайте отойдем в сторону. Мне надо вам кое-что пояснить. Извините.

Родик проворно встал и последовал за ним.

— Хочу вас огорчить. До Ленинабада вам доехать не удастся, даже если мы вас сейчас пропустим. Информация только для вас. Идет очень серьезная спецоперация по пресечению возможности проникновения на территорию области крупных сил исламистов. Заминированы мосты, в том числе наш. Ждем команды на подрыв. Мой вам совет: пока накопившийся транспорт не начал возвращаться в Душанбе, уезжайте. Уважаемый Султон Салимович, конечно, расстроится, но поймет. Такой политический момент. Абдулло Рахимовичу от меня передавайте большой привет. Думаю, что, когда вы будете с ним говорить, все уже прояснится. Поверьте, что-либо изменить не в моих силах. Не обижайтесь. Мы не хотим повторения того, что произошло на юге.

— Да-а-а. Ситуация. Не ожидал.

— Поспешите. Это мой дружеский совет.

Родик пожал его руку и, позвав водителя, молча прошел к машине.

— Возвращаемся, — сев на сиденье, сказал он. — Причину сказать не могу, но она очень веская. Надо поспешить. Скоро все начнут возвращаться, и будет давка.

Водитель развернул автомобиль. Сколько времени занял подъем на хребет, Родик не знал, но наконец надрывный рев мотора прекратился, и машина, сдерживаемая первой передачей, медленно поползла вниз.

В это время земля содрогнулась, и со склона сошла каменная осыпь. Несколько камней попали в корпус автомобиля. Водитель затормозил и поставил машину на ручник.

— Что это? — испуганно спросила Окса.

— Вероятно, то, из-за чего мы уехали. Подождем двигаться. Думаю, будет еще взрыв, — ответил Родик. — Машину жалко. Похоже, получили несколько вмятин. Как там дорога, не сильно пострадала?

— Вроде нет. Камни мелкие. Хотя кто знает, что впереди, — ответил водитель. — Слава Аллаху, стекла целы.

Подождав некоторое время и не услышав больше взрывов, решили двигаться дальше. Спуск прошел благополучно. Встречных машин и крупных камней не было.

Пост ГАИ проезжали опять в темноте. Их остановил тот же гаишник. Узнав Родика, он похвастался:

— Дустони азиз[85], ваши деньги были хорошим началом дня. День очень успешный. Как говорят русские, у вас легкая рука. Поезжайте, пожалуйста.

— Ха-ха-ха. Рады помочь ГАИ. Саломат бошед! — отозвался Родик, а когда немного отъехали, добавил: — Анекдот да и только. Или нравы в Таджикистане изменились.

— Изменилось многое, — сокрушенно заметил водитель. — А эти просто шакалами стали.

— Не в них дело. Время такое. Где нет законов, нет и преступления. Вот ничего и не боятся. Люди стали жить одним днем. Деньги гаишники и раньше брали, но опасаясь и обосновывая. Различали, кто есть кто.

— А как боевики себя ведут? Вы, наверное, не видели…

— Видел и с тех пор постоянно думаю о последствиях любой войны. Наше поколение войн не переживало, и мы были воспитаны только на подвигах. А о том, что такое будни войны, воздействие войны на жизненные принципы, — даже не задумывались. Нам, например, объясняли, что зверства американцев во Вьетнаме — оскал капитализма. Теперь я понимаю, что это не так. Это оскал любой войны, когда человек попадает в нечеловеческие условия. Одни из страха, другие из-за эгоизма, третьи — не справившись со вседозволенностью, многие — неверно оценивая силу оружия. В результате появляются… Нет, становятся нелюдями и творят страшное. Их никакие ограничения сдержать не могут. Боюсь, что и мы с вами, дай нам оружие, поставь в условия войны, превратимся в полузверей.

— Я — нет. Лучше смерть. Я не зверь.

— Не зарекайтесь. Я был на прошлой неделе на вашей войне. Вернее, на остатках войны. Всего за неделю изменился так, что самому стало страшно. Слабы мы все. Вот, например, станете вы гаишником — как будете себя вести?

— Взятки брать не буду. Обижать людей не буду.

— Это вы сможете утверждать, если там поработаете. Думаю, что многие гаишники так говорили, пока не начали работать. Вы полагаете, что его с детства родители учили взятки брать, или он считает себя подлецом? Нет. Он уже придумал массу оправдательных причин. Меня волнует другое… Все ли люди такие? Хочется верить, что нет, но факты говорят о другом. Это как в волчьей стае. Либо живешь, как все, либо тебя уничтожают. Лучшие умы человечества пытались доказать, что это не так. Однако, как говорится, воз и ныне там.

— Мне не хочется думать так, как вы говорите. Мой отец меня учил по-другому. У нас в семье такого не было.

— Дай Бог. Мы уже приехали. Я желаю вам самого хорошего и чтобы война не затронула вашу семью. Спасибо. Жаль, что не удалось добраться до Ленинабада.

— Хоп, око. Сардор очень расстроится.

— От нас это не зависело. Еще раз спасибо. Вы очень хороший водитель. В прошлый раз мы чуть в пропасть не свалились, а с вами я даже не боялся. Вот… Не обижайтесь. Это от души, — протянул Родик деньги.

— Око, рахмат. Я не возьму. Сардор меня не обижает. У меня все, что надо, есть. Рахмат.

Водитель вышел из машины, открыл багажник и, взяв сумки, понес их к квартире Родика.

Домашняя обстановка подействовала на Родика расслабляюще. Он вдруг почувствовал безмерную усталость, смешанную с досадой от безрезультатной поездки. Он уже хотел лечь отдыхать, но вспомнил, что необходимо позвонить Султону.

Родик набрал несколько номеров телефонов и, наконец, дозвонился до старшего сына Султона. Тот сообщил, что отец сейчас у родителей невесты в городе Чкаловске, он с ним свяжется и попросит перезвонить.

Родик, раздосадовавшись, попросил Оксу приготовить чай, а сам взял кем-то брошенную на стол тоненькую брошюрку. Это оказался дайджест с основными произведениями Жванецкого, изданный каким-то украинским издательством и непонятными путями еще до войны попавший в Душанбе и купленный Родиком в киоске. Родик не любил этого самолюбующегося сатирика, но ничего другого под рукой не было, да и брошюрка почему-то открылась на рассказе под названием «Одесская свадьба». Посчитав это не случайным, Родик решил прочесть. Рассказ оказался для сатиры длинным. Читая его, Родик поймал себя на том, что невольно подражает одесскому акценту. Ему стали нравиться описываемые сценки, хотя их жизненность вызывала сомнения. Чем-то все это напоминало одесские рассказы Бабеля и что-то давно ушедшее. Одессу Родик знал достаточно хорошо. Она у него ассоциировалась не только со знаменитым колоритом, но и со стандартными хрущобами, обычными застольями и плавающей по морю пьяной дискотекой. Он погрузился в размышления о мифах, но тут раздался телефонный звонок.