Книга Многорукий бог далайна - Святослав Логинов

Сельчане перевели дух: илбэч, явившийся на праздник, пил и ел, а это добрый признак.

Последние годы Шооран жил на самой границе со степью. Его дом, уже не земляная нора, а срубленный из бревен балаган, стоял среди сглаженных временем скал сразу за которыми лес редел, открывая ковыльный простор. Шооран не часто выходил туда; в одиночку он не мог охотиться на степных копытных зверей, а больше делать в степи было нечего. Главное же, там было невозможно скрыться от вида маячащего над горизонтом алдан-тэсэга.

Белая гора неудержимо притягивала его и вместе с тем раздражала. Как и сам илбэч, она была не такая, для нее не было здесь места, но все же она поднималась гордая и безразличная, видимая отовсюду. Шооран ненавидел это монументальное напоминание о прошлом и все же, словно случайно откочевывал все ближе к алдан-тэсэгу. На третий год своего отшельничества он даже устроил еще одну экспедицию к нему, на этот раз в одиночку. За четыре дня он обошел гору кругом, приблизительно оценив ее размеры. Первое впечатление не обмануло, стена действительно огораживала площадь равную далайну. Но если это так, то кому понадобился этот чудовищный гнойный волдырь? Неужели все-таки Тэнгэру?

Вернувшись из лесного поселка Шооран несколько дней прожил ничего не делая, если, конечно, можно назвать ничегонеделанием судорожные метания очумевшего от одиночества человека. Казалось бы за дюжину лет он свыкся с отшельничеством — ан нет. Нестерпимо хотелось людей, хотелось быть нужным.

Молва приписывала ему бесконечные годы, его путали с безумным илбэчем и даже Ваном, хотя его жизнь прошла на виду, и многие дюжины людей знали его. Для всего мира он был колдуном и чудовищем. Он потерял даже имя, в тех случаях, когда не было возможности уйти, люди называли его Илбэч.

А он — обычный человек. Он давно истратил свои чудесные способности и хочет просто жить. Ведь он еще не стар — три дюжины — не такой уж большой возраст. Душа и тело бунтуют против пустыннической жизни, и приходится изнурять их сверх меры, выдумывая изощренные труды и занятия только для того, чтобы не сойти с ума.

Но на этот раз никакая привычная работа не могла отвлечь его. Пополнять заложенные на зиму запасы казалось бессмысленным, зажатый в древесном расщепе нож, который предстояло отполировать, вызывал чувство отвращения. На счет своего состояния Шооран не обманывался. Он слишком долго ждал вчерашнего дня, готовился, на разные лады представляя, что он скажет, и что произойдет потом. А произошло единственное, что могло случиться — люди испугались. Все, даже Яавдай. И теперь обманутые ожидания сжигают грудь.

Шооран быстро собрался, взял пару острог. Рыба Шоорану была не нужна, за лето он насушил и наквасил ее достаточно много. К тому же, не так сложно достать рыбу зимой из-подо льда. И все же Шооран решил пройти вниз по реке и постараться выловить одну из огромных рыб, что встречались там. Шооран не очень представлял, как взять великанскую рыбину в одиночку, и надеялся, что эта задача отвлечет его от тягостных мыслей.

А в деревнях до сих пор никто рыбы не ест, даже во время весенних голодовок. Считают ее смертельной, и то, что илбэч пожирает рыбу и остается жив, еще больше убеждает людей в его сверхъестественной сущности. Теперь никто не осмеливается не то что поднять на него руку, но и сказать в глаза хоть одно противное слово. Иное дело — за спиной. Можно представить, что говорят там.

Как это случилось, Шооран до сих пор не мог понять. Просто, когда после первой самой страшной зимы он вышел в изрядно обезлюдевшие поселки, то увидел в глазах уцелевших ненависть, смешанную с животным ужасом. С тех пор, хотя зимы стали привычны и не страшны людям, человеческое отношение к илбэчу не вернулось. Может быть, это произошло просто потому, что Ёроол-Гуй умер, а людям надо кого-то бояться.

К вечеру Шооран понял, что идет не к реке. Ноги сами выводили его к белым стенам алдан-тэсэга. Шооран не понимал, зачем он туда идет, но послушный внутреннему зову шагал все целеустремленней и быстрее, словно боялся опоздать на свидание. И лишь когда стены, скрывающие чужой далайн, нависли над ним, Шооран ощутил усталость и покорное разочарование. Зачем бежал? Кому это было нужно?

Шооран прислонился лбом к леденящей поверхности. Закрыл глаза. Ему казалось, он слышит плеск влаги. Или это загустевшая от напряжения кровь стучит в висках?

Шооран открыл глаза, прислушался. Стук не исчез, он раздавался на самом деле, но шел, конечно, не сквозь стену, а откуда-то со стороны. Странный звук, не похожий на привычные природные шумы. Так упорно и размеренно может действовать только разум.

Шооран двинулся на звук.

Человек стоял возле стены и долбил ее огромным каменным молотом. Человек был стар, одет в немыслимое рванье и грязен словно изгой, вынужденный мыться соком чавги. Спутанные седоватые волосы скрывали лоб, смыкаясь с кустистыми бровями, из-под которых экстатически сверкали безумные глаза. Не менее диким был и инструмент безумца. Собственно говоря, это был острый, никак не обработанный камень грубо прикрученный к деревянной рукояти. Второй, запасной молот лежал неподалеку возле брошенного на землю мешка.

Было невозможно понять, что заставляет человека заниматься явно бессмысленным делом. Кувалда глухо тукала по стене, легко гасившей ее движения, от каждого удара вниз сыпалась щепотка пыли. Продолбленное углубление было так ничтожно, что раз отойдя в сторону, его не удалось бы потом найти. И все же, человек упорно старался возле громады, не замечавшей его усилий.

— Эгей! — окликнул Шооран. — Ты кто? Что ты здесь делаешь?

Казалось, старик не был ни удивлен, ни испуган, что его застали врасплох. Он опустил к ноге свое долбило и хрипло ответил, глядя поверх головы Шоорана:

— Я вечносухой повелитель мира, сияющий ван!

— А ведь я знаю тебя, — сказал Шооран. — Ты Боройгал, палач с угловых оройхонов.

Воцарившись в гордом одиночестве на верхушке каменного куба, в который обратился далайн, Боройгал медленно дичал. Дворец вана, в котором поселился палач, ветшал на глазах. Кровля не была рассчитана на действие снега и дождя. Кожа, которой была застелена крыша, коробилась и трещала. Алдан-шавар заливало водой, в смотровые бойницы наносило снег, в нижнем ярусе установилась плотная тьма. И повсюду было ужасно холодно. Боройгал кутался в мех белых царских бовэров и рубил на дрова узловатые стволы облысевших туйванов.

Весной свалилась новая напасть. Мелкие зверюшки, что-то вроде зоггов, но с прозрачными крылышками во множестве поползли снизу и в один месяц источили в труху припасы из дворцовых закромов, оставив Боройгала ни с чем. А ведь он полагал, что еды ему хватит до конца жизни. Пришлось вернуться на ожившие поля и выбирать из зарослей сорной низовой травы случайно выжившие хлебные гроздья. Но и эти растения быстро выродились без ухода, и тогда Боройгал приспособился ловить сетью пернатых существ, облюбовавших неприступную вершину, и собирать яйца в гнездах, которых появилось повсюду невероятное количество.

Но всего сильнее изводила Боройгала жуткая догадка, что его мучения напрасны. Люди оставшиеся внизу и не думали пропадать и идти на поклон к новому владыке. Конечно, в первый день после того, как Боройгал подрубил столбы и перерезал тросы у подъемников, люди волновались, бегали внизу, а заметив над обрывом красующегося Боройгала, принимались махать руками и кричать, чтобы он спустил им веревку. Боройгал злобно смеялся в ответ и плевал с высоты на фигурки людей, ползающие словно зогги по спине осужденного. Но тем и кончился краткий миг могущества. Люди быстро успокоились, перестали обращать внимание на неприступный далайн и занялись другими делами. Этого Боройгал понять не мог и исходил желчью, строя планы мести всему миру.