Книга Кровь и лед - Роберт Мазелло

Впрочем, открытым оставался другой, пожалуй, ключевой, вопрос, а именно: чем можно вылечить страшную болезнь? Майкл не сомневался, что именно об этом они все сейчас и думают.

Затянувшееся молчание нарушил Мерфи. Он немного подался вперед, барабаня пальцами по столу, и сказал:

— А почему бы не устроить ей разгрузочную диету? Посадим под замок да начнем пичкать транквилизаторами и прочими лекарствами, пока жажда сама собой не пропадет. У вас же там всяких препаратов выше крыши, хоть аптеку открывай.

Дэррил скривился и скептически покачал головой:

— Прошу меня простить за аналогию, но это все равно что лишить диабетика инсулина. Нужда в нем никуда не денется, зато у пациента наступит шок, за которым последует кома и смерть.

— В таком случае как нам поддерживать в ней жизнь? — Лоусон задал вопрос, который вертелся на уме у каждого из них. — Открыть пункт приема донорской крови?

Мерфи фыркнул.

— Что-то мне подсказывает, что среди «батраков» идея сдавать для нее кровь отклика не найдет.

— Зато переливание крови из имеющихся в лазарете запасов даст нам некоторую отсрочку во времени, — предположил Дэррил. Он оглядел присутствующих. — Считаю, что до тех пор, пока мы не найдем лекарство, если только оно существует, нам так или иначе придется прибегать к подобным компромиссным мерам.

— Боюсь, ты не первый, кому пришла в голову мысль о компромиссных мерах, — промолвила Шарлотта, и Майкл сразу догадался, что сейчас она откроет тайну, о которой, как ему казалось, умалчивала. — Пропал пакет с плазмой. Я думала, что засунула его куда-то по рассеянности, хоть это и маловероятно, но теперь догадываюсь, что с ним стало.

Майкл слушал, не веря ушам, но интуиция подсказывала, что все это чистая правда.

— Потрясающе! — раздраженно выдохнул Мерфи. — Просто потрясающе!

Майкл прекрасно понимал, что в эту минуту происходит в голове начальника — небось думает о бесконечной писанине отчетов и внутреннем расследовании, которое ему предстоит провести, чтобы объяснить вышестоящим инстанциям, что за чертовщина происходит на вверенной ему станции. Но как это сделать? Ведь его после первой же докладной записки в психушку упекут.

— И не стоит забывать, что еще один такой «носитель» свободно бродит на свободе, — напомнил Мерфи.

Молодой лейтенант, подумал Майкл. Синклер Копли.

— За пределами базы опасности подстерегают на каждом шагу, — прокомментировал Лоусон. — Если только он чудом не нашел обратную дорогу на китобойную станцию, то лежит сейчас на дне какой-нибудь расселины.

— Твои бы речи да Богу в уши, — ответил Мерфи.

Майкл не торопился сбрасывать спутника Элеонор со счетов; это было бы нелогично. После всего, что пережил Синклер, кто возьмет на себя смелость утверждать, что он не перенес снежную бурю, пусть даже и в экстремальных условиях полюса? Журналист поглядел в окно на чистое небо и стелющуюся поземку.

— Погода проясняется. Значит, у нас есть возможность провести поисковую операцию, — сказал он. — Что знаем об этом парне наверняка, так это то, что он обладает исключительными способностями к выживанию.

— Кстати, есть и еще кое-что, — заметила Шарлотта. — В наших руках находится то, что представляет для него наибольшую ценность на всем белом свете. Его подруга, которую он наверняка захочет вернуть во что бы то ни стало.

Ледяная рука, которая еще недавно сдавливала Майклу дыхание, вновь скользнула по груди, но на этот раз, словно тисками, сжала сердце.

— Шарлотта права, — согласился Дэррил. — Лучшей приманки и придумать нельзя.

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

21 декабря, 23.00

Элеонор ощущала себя заключенной, которой пришлось вновь вернуться в тюремную камеру. Доктор Барнс оставила ей голубую таблетку и стакан воды, но Элеонор не хотела пить лекарство. Ей больше не хотелось спать, но и прятаться в лазарете не хотелось… особенно из-за того, что искушение залезть в большой белый ящик было очень велико. «Как же они его называют? — силилась она вспомнить. — „Холодильником“ вроде…» В нем она увидела несколько мешочков, прозрачных, как колбасная оболочка, но вместо мясного фарша до краев наполненных кровью.

Она чувствовала, что дикая жажда вновь начинает одолевать ее. Стены вокруг словно выцвели, и ей приходилось часто закрывать и открывать глаза, чтобы вернуть окружающим предметам естественные цвета. Дыхание тоже сделалось прерывистым и слабым. Изменение дыхания не ускользнуло от внимания доктора Барнс, однако Элеонор едва ли могла объяснить причину проблемы, не говоря уже о том, чтобы признаться, какое лекарство ей требуется…

И вот она снова осталась одна или, выражаясь словами поэмы, которую часто цитировал Синклер, «один, один, всегда один, один среди зыбей!».

«Где-то он сейчас? Укрылся ли от шторма в церкви? Или затерялся среди снегов и льдов, пытаясь меня найти?..»

Элеонор вышагивала по комнате, как тигр в тесной клетке лондонского зоопарка, взад и вперед, снова и снова. Она и тогда в полной мере понимала трагедию бедного животного, одинокого и плененного, а теперь сама оказалась в аналогичной ситуации. Элеонор всеми силами старалась не смотреть на «холодильник» и перенаправить мысли в какое-нибудь другое, более приятное русло. Но как это сделать, когда ее прошлая жизнь безвозвратно ушла, вместе с ней ушла семья, друзья и даже родина, а нынешнее существование свелось к мыканью в больничном изоляторе где-то на Южном полюсе… и безуспешным попыткам подавить жажду, от одних только мыслей о которой бросало в дрожь.

В ту роковую ночь, когда в казарменном госпитале ее навестил Синклер, она действительно почувствовала себя лучше, а уже на следующий день лихорадка почти прошла. Мойра была вне себя от радости.

Вечером мисс Найтингейл лично принесла пациентке кашу и чай.

— Нам вас очень не хватает в палатах, — сказала мисс Найтингейл, подставив стул к постели больной. — Солдаты будут очень рады снова вас увидеть.

— И я буду рада их увидеть.

— Думаю, одного солдата в особенности, — заметила начальница.

Элеонор покраснела.

— Это не тот ли мужчина, который однажды ночью обратился в нашу клинику в Лондоне и попросил зашить рану? — спросила мисс Найтингейл, поднося ко рту Элеонор ложку с кашей.

— Да, мадам. Он самый.

Женщина кивнула и, когда Элеонор проглотила кашу, сказала:

— Так, значит, крепкая привязанность между вами установилась с тех самых пор?

— Да, — призналась Элеонор.

— Моим самым большим опасением при наборе медсестер было то, что во время несения службы они могут слишком сильно привязаться к некоторым солдатам. Подобные отношения могут испортить репутацию и самой медсестры и, что более важно, поставить под вопрос всю нашу миссию. Полагаю, вы помните, что и здесь, и на родине у нас много недоброжелателей?