Книга Последняя инстанция - Патрисия Корнуэлл

— Вашингтон, — говорю я. — Меня ждет мать одного несчастного, который умер совсем недавно, я не могу стоять здесь и болтать с вами. — Разворачиваюсь и ухожу. Пусть считает меня грубиянкой, переживу.

Торопливо миную дамские уборные, вот уже раздевалка, накидываю лабораторный халат, сую ноги в бумажные бахилы. В аутопсическом зале шумно, свободного стола нет — на каждом лежит какой-нибудь бедолага. Джек Филдинг забрызган кровью. Он уже вскрыл сына миссис Уайт и вставил в аорту шприц с иглой четырнадцатого калибра, чтобы взять пробу крови. Подхожу к столу, и помощник кидает на меня полоумный взгляд. По лицу видно, что он под впечатлением утренних новостей.

— Все потом. — Упреждающе поднимаю руку. — Его мать пришла. — Указываю на мальчика.

— Эх, — говорит Филдинг. — Что ж так все плохо-то.

— Она хочет на него взглянуть. — Беру с тележки на колесиках подвернувшуюся под руку тряпицу, промокаю лицо мальчика; симпатичный, тонкие черты. Медового цвета волосы и, если не считать синюшного цвета лица, кожа — кровь с молоком. Пушок над губой и первый намек на лобковые волосы — у паренька только начали пробуждаться гормоны, подготавливая мальчишку к взрослой жизни, которой ему не суждено вкусить. Темная узкая борозда вокруг шеи поднимается к правому уху, где находился узел веревки. А в остальном на крепком молодом теле нет ни следа насилия, ни намека на то, что у него был маломальский предлог проститься с жизнью. Порой трудно раскусить, почему человек решил умереть. В противоположность общепринятому убеждению самоубийцы редко оставляют записки. Люди при жизни-то не всегда готовы делиться с окружающими сокровенным; часто их мертвые тела столь же немногословны.

— Черт бы все это побрал, — бормочет Джек.

— Что нам известно? — спрашиваю я.

— В школе начал странно себя вести еще до Рождества. — Джек берет шланг и промывает грудную клетку, пока ее внутренняя часть не начинает блестеть, как бутон тюльпана. — Несколько лет назад отец умер от рака легких. — Струя воды течет на стол. — Проклятый Стэнфилд. За каких-то четыре недели подкидывает нам три запутанных дела. — Помощник промывает блок органов. Они лежат на разделочной доске, отливая темным, готовые к последнему надругательству. — Я все больше убеждаюсь, что полицейский из него негодный. — Джек берет с тележки большой хирургический нож. — В общем, парень вчера сходил в церковь, вернулся домой, а потом пошел в лес и повесился.

Чем больше Джек Филдинг бранится, тем сильнее он расстроен. Сейчас у него предельная стадия.

— Так что насчет Стэнфилда? — мрачно спрашиваю я. — Вроде он собрался увольняться.

— Как бы не так. Конченый недоумок. Звонят насчет этого мальчика, и знаешь, что дальше? Ясно, он выезжает на место. Ребенок висит на дереве, так этот болван берет и срезает веревку.

Кажется, я знаю, что будет дальше.

— Разрезает по узлу!

Так я и думала.

— Надеюсь, он догадался сначала сфотографировать.

— Там, полюбопытствуй. — Кивком отсылает меня к столу в дальнем конце комнаты.

Отправляюсь взглянуть на фотографии. Больно смотреть. Похоже, Бенни даже не стал переодеваться, когда забежал домой после церкви, а направился прямиком в лес, накинул на ветку нейлоновую веревку, сделал петлю и продел через нее другой конец. Потом скрутил веревку простым скользящим узлом и надел себе на шею. На фотографиях на мальчике темно-синий костюм и белая рубашка. Рядом, на земле, валяется галстук с пристежкой, в синюю полоску, — либо веревкой сорвало, либо он его сначала снял. Мертвый стоит на коленях, руки бессильно обвисли, голова набок — типичная поза самоубийц. Редко мне попадаются случаи, когда люди полностью висят на веревке и ноги не достают до земли. Тут главное создать в сосудах шеи такое давление, чтобы кровь, недостаточно обогащенная кислородом, сразу метнулась к мозгу. Чтобы перекрыть яремные вены, достаточно нажима всего в 4,4 фунта, а для сонной артерии нужно раза в два больше — и только. Давления, которое создает собственным весом голова в петле, вполне достаточно. Сознание человек теряет быстро. До наступления смерти счет идет на минуты.

— Давай-ка, — возвращаюсь к Джеку, — прикрой его пластифицированными простынями, чтобы кровь не просочилась. Предъявим матери, а потом продолжишь.

Тяжело вздохнув, он швыряет скальпель на тележку.

— Пойду поговорю с ней. Может, еще что всплывет. Когда будет готово, звякни Розе. Спасибо тебе, Джек. — Останавливаюсь, чтобы поймать его взгляд. — Попозже поговорим, ладно? Помнится, ты кофейку со мной обещал выпить.

Миссис Уайт ждет меня в конференц-зале. Плакать она уже перестала и погрузилась в глубокую прострацию: смотрит перед собой безжизненным взглядом. Захожу, прикрываю дверь — убитая горем мать едва меня видит. Я говорю, что была у Бенни, и через несколько минут ей представится возможность посмотреть на него. Ее глаза снова наполнились слезами, и она хочет знать, не страдал ли он. Отвечаю, что мальчик быстро потерял сознание.

— Он умер потому, что не мог дышать?

— Пока мы еще всего не знаем, — говорю я, — но, судя по всему, его дыхательные пути были свободны.

Вполне возможно, Бенни умер от гипоксии головного мозга, однако я склоняюсь к мысли, что сдавливание кровеносных сосудов повлекло за собой вазовагальную реакцию. Иными словами, пульс замедлился, и он умер от остановки сердца. Когда я упомянула, что покойный стоял на коленях, мать предположила, что тот, вероятно, молил Господа забрать его к себе. Может быть, отвечаю. Мальчика нашел охотник, который незадолго до этого подстрелил оленя и отправился на его поиски. Поэтому Бенни быстро обнаружили: он исчез сразу после церкви, около половины первого, а полиция к родителям постучалась около пяти. Сказали, будто отыскали его около двух. Значит, бедняжка недолго там один пробыл, все твердит она. И еще хорошо, что в кармане у него лежал Новый Завет, надписанный, с фамилией и адресом. Только так полиция и вычислила, кто он такой, и копы сразу же разыскали семью.

— Миссис Уайт, — спрашиваю я, — с Бенни в последнее время ничего необычного не происходило? Например, вчера утром в церкви? Вы что-нибудь знаете?

— Не в духе он был последнее время. — Мать уже обрела некую стойкость рассудка. Говорит о Бенни так, словно он сидит за стенкой в приемной и она к нему сейчас выйдет. — В следующем месяце ему двенадцать исполнится, сами знаете, какой возраст.

— Как понять «не в духе»?

— Уходит в свою комнату и запирается. Сидит там, музыку в наушниках слушает. Дерзит то и дело, а ведь раньше таким не был. Я беспокоилась. — У нее захватывает дух. Смаргивает, вдруг вспомнив, где и почему находится. — Не понимаю, зачем он с собой такое сделал? — Из глаз вот-вот хлынут слезы. — Конечно, в церкви есть мальчишки, которые ему покоя не дают. Дразнятся, красотулечкой обзывают...

— А вчера его дразнили? — спрашиваю я.

— Вполне может статься. Они там все в воскресной школе собираются. И знаете, много поговаривают про убийства эти, которые у нас тут случились. — Собеседница снова умолкает. Не хочет продолжать разговор на темы, которых не понимает и не приемлет.