Книга Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова) - Сергей Эдуардович Зверев

духовным наставником отцом Павлом, которого через несколько лет еще раз видел в Москве в единоверческом монастыре, но уже очень дряхлым и больным.

Возвратившись в штаб бригады, я немедленно подал рапорт о своем желании осенью того же года поступить в Академию Генерального штаба. Мне пришлось энергично засесть опять за книги, так как предстояло полностью держать экзамен при штабе Одесского военного округа со всеми другими желающими. В это время устанавливались для поступления в названную академию очень строгие правила, исключающие возможность офицерам на казенный счет кататься в Петербург и обратно без всякой серьезной цели. Из Главного штаба в каждый военный округ ежегодно и заблаговременно присылалось ограниченное число вакансий для отправки из округа в Петербург в эту академию. Таких вакансий на Одесский военный округ было прислано 7. Желающих же поступить в академию из всех частей войск оказалось около 20 офицеров разных родов оружия. Поэтому в каждом округе все желающие подвергались полному и строгому вступительному экзамену по всем предметам; из них наилучшие выдержавшие этот пробный экзамен, занимали присланные для округа вакансии и на казенный счет отправлялись в столицу. Все же, оставшиеся за флагом, возвращались немедленно в свои части. Можно было пытаться поступить в академию три раза: два раза по выдержании поступления в округе, на казенный счет, а третий раз на свой счет. После неудачи третьего экзамена офицер терял право на поступление в академию.

Из 30 офицеров, экзаменовавшихся в Одессе, нас, «вполне хорошо» выдержавших, оказалось только 7; остальные выдержали «удовлетворительно» или «порезались» на русском языке и математических предметах. Конкурс был серьезный и мне, несмотря на мое академическое образование, пришлось очень серьезно и упорно работать, чтобы не осрамиться.

В списке выдержавших я все же оказался только четвертым. После экзамена в округе я все еще продолжал заниматься со своей ротой, которая выразила искреннее сожаление, узнав о предстоящем моем отъезде. Через моего заместителя, которому на законном основании я сдал роту, люди испросили разрешение командира батальона (полковника Мацкевича) поднести мне на память о роте небольшой предмет: стакан для вина или для карандашей и ручек на письменный стол с вырезанной трогательной простой подписью. В первых числах августа состоялся наш (7 человек) отъезд в столицу. Меня пришли проводить на вокзал командир и офицеры батальона и в полном составе вся рота, выстроившаяся на перроне перед вагоном. С разрешения командира батальона депутация от роты поднесла мне свой скромный подарок, причем один из десятников (Скуратов) сказал речь, глубоко меня поразившую тем, насколько мои подчиненные оценили все мои труды и старания, направленные для их благополучия, образования и выучки. Сердечно попрощавшись со всеми провожавшими, я умчался на дальний север с целью снова обратиться в школьника.

Итоги двухлетнего пребывания в строю, в рядах полевых инженерных войск в составе VII арм[ейского] корпуса:

а) В религиозном отношении. В войсках на юге России, как и на Кавказе, к исповеданию религии относились довольно правильно и терпимо, допуская всех иноверцев свободно исполнять их религиозные праздники и обряды. Никаких преследований или даже простых недоразумений в составе войск округа, а в частности, в саперных частях бригады, не было. В казарменном быту каждая рота отдельно имела свой ротный праздник (моя рота 21/XI по старому стилю в день памяти св. благоверного князя Александра Невского), а каждый отдельный батальона или полк в округе имел свой полковой праздник. В эти дни обыкновенно совершались молебствия в присутствии всего состава воинской части. В казармах икона роты помещалась почетном углу наибольшей комнаты и традиционно украшалась усердием верующих. В день праздника моей роты я напрягал все усилия, чтобы, кроме чисто религиозного торжества сделать этот день действительно днем отдыха и разумных развлечений. Готовили[сь] мы к этому дню заблаговременно. Благодаря составу роты, в которую входило много рабочих и ремесленников, и также сравнительной грамотности людей, удалось образовать кружок с драматическим уклоном, разыгравший небольшую пьесу и выдвинувший бойких рассказчиков из народного быта; образовался хороший хор. Кроме того, в этот же день мне удалось достать волшебный фонарь[142] и устроить чтение с туманными картинами, выписанное мною из «Соляного городка». Все празднество было скомпоновано так, что вышел весь день разнообразно и интересно занятым, исключив всякую потребность к пьянству и разнузданности.

На чтение с волшебным фонарем, произнесенное мною лично, и представления на импровизированной эстраде, состоявшегося во внеслужебное время, пришел командир батальона, много офицеров и друзья моих сапер из всего батальона. Вышло все очень удачно, и люди были очень довольны провести весело и интересно свой день отдыха и праздник. Особого священника в саперной бригаде не было, и постоянных поэтому духовных бесед не устраивалось.

Обязанности религиозного воспитания всецело ложились на ротного командира, который в большинстве случаев ограничивался чисто формальным отношением к этому вопросу. Лично я не считал возможным тоже углублять сильно свое внимание на эту сторону воспитания солдат, тем не менее, кратко, сжато и точно излагал им суть веры в Бога, важность веры в жизни человека вообще, а воина в частности. Лично же я старался всегда быть с людьми моей роты на вечерней молитве и говел вместе с ними в церкви в Великий пост.

Внушая людям правила морали, я старался иллюстрировать мысли живыми примерами как из прошлой, так и современной жизни, особенно на войне и в походах. Думаю, что этими скромными моими трудами следует объяснить почти полное отсутствие тяжких проступков среди людей моей роты и ничтожное число пьющих гуляк и хулиганов. Единственный раз пришлось отдать под суд неисправимого пьяницу-сапожника, пойманного несколько раз в краже вещей у своих товарищей. Что меня лично касается, то в религиозном отношении на меня имело огромное влияние знакомство со знаменитым старцем Павлом. Этот крестьянский сын, умудренный из книг и личного знакомства через свои путешествия и странствования в поисках религиозной истины, с огромным талантом и пророческим вдохновением развернул пред моими очами свои мысли и стремления в поисках истины, разъяснил множество неясных для меня вопросов и утвердил во мне необходимость истинной и глубокой веры в Бога как для настоящей, так, особенно, для будущей жизни всякого человеческого существа.

Современно мне общество Одессы относилось к религии формально и довольно равнодушно. Правда, объясняется это огромным процентом (в числе всего населения города) евреев и всяких нерусских национальностей, стекавшихся в этот портовый город из разнообразных государств и даже частей света. В народной массе иногда среди разноверцев возникали иногда шумные волнения, переходившие даже в еврейские погромы. Мне с ротой приходилось один раз участвовать в