Книга Огонь и сера - Дуглас Престон

Пендергаст кивнул, вновь посмотрев на вершину.

– Я заметил с полдесятка стрелков. Не считая тех, кто спрятался за камнями. – Фэбээровец задумался, а затем заговорил – быстро, словно бы сам с собой: – Кольцо замкнулось – с обеих сторон и сверху. Вниз тоже не уйти, линию собак прорвать невозможно.

– Откуда вы знаете?

– Такое не удается даже двухсотфунтовому кабану, который мчится вниз по склону со скоростью тридцать миль в час. Как только он сшибается с гончими, те окружают его и...

Замолчав, агент посмотрел на д'Агосту. В глазах фэбээровца загорелся огонь.

– Вот оно, Винсент. Вот выход. Слушайте: сейчас я побегу вниз – прямо на гончих. И когда я сойдусь с ними, все животные соберутся вокруг меня. Вы в это время как можно быстрее отбежите в сторону на сотню-другую футов. Потом медленно – медленно, Винсент! – спускайтесь. Как лают гончие, загнавшие зверя, вы узнаете сразу. Так вот, когда услышите такой лай, знайте – я сошелся с ними. В этот самый момент и бегите. Ясно? Ждите, пока собаки меня загонят. Линия будет нарушена, и вы сумеете пробраться к дороге.

– А вы?

Пендергаст поднял пистолет.

– С тремя патронами? – воскликнул д'Агоста. – Вам не пробиться.

– Выбора нет.

– И где же мы встретимся? На дороге?

– Не ждите меня, – покачал головой Пендергаст. – Отправляйтесь к синьору полковнику и приведите подкрепление. Подкрепление, Винсент. Излучатель берите с собой – вам нужны доказательства.

– Но... – Намерения товарища только что дошли до д'Агосты. – Ну вас к черту! – выругался он. – Идем вместе.

Лай приближался.

– Вырваться сможет только один. Иначе – никак. Все, идите!

– Нет. Я не пойду... Не оставлю вас гончим...

– Винсент, черт побери, это ваш долг! – И, не сказав больше ни слова, Пендергаст побежал вниз.

– Нет! – крикнул д'Агоста. – Не-ееет!

Но было поздно.

Он стоял парализованный, ноги словно вросли в землю. Худощавая фигура Пендергаста с кошачьей ловкостью пронеслась вниз по склону; затем фэбээровец исчез в лесу.

Д'Агосте оставалось только следовать плану. Как сомнамбула пробежав три сотни футов поперек склона, он развернулся и начал медленный спуск.

Вдруг впереди, в густой роще, сержант увидел высокого человека. Пробеги он дальше или спустись он чуть раньше, незнакомец так и остался бы незамеченным из-за выступающей горной пароды.

Человек стоял неподвижно и смотрел на беглеца.

«Господи, – подумал д'Агоста. – Вот и все».

Он уже потянулся за излучателем, но передумал. Незнакомец не был вооружен. Или же просто спрятал оружие. В таких делах д'Агоста привык обходиться голыми руками. Он подобрался и изготовился прыгнуть, однако что-то его остановило. Человек хоть и был бедно одет, отличался от прочих наемников Фоско: он носил аккуратную короткую бородку, фигурой напоминал Пендергаста, но ростом превзошел бы даже агента – дюйма на четыре. В его глазах д'Агоста заметил нечто странное... Точно, один был ореховый, а второй – пронзительно-голубой.

Поблизости раздался лай собак, и незнакомец отвернулся, позабыв про д'Агосту. Сам же д'Агоста побрел к подножию холма.

В этот момент впереди справа истерически завыла одна из собак: ее голос взвился над остальными. Высокий тон подхватила вторая, затем третья глотка. Свора настигла добычу. А потом прогремел выстрел. Заскулила гончая, все остальные залаяли с удвоенной силой. Их заглушило вторым выстрелом, третьим. В ответ глухо бабахнул старый, крупнокалиберный карабин. Густые заросли скрывали то, что творилось, но звуки доносились четко и ясно.

Плотнее прижав к себе излучатель, д'Агоста побежал. Он продирался через ежевику, падал, поднимался и снова бежал. Оказавшись на небольшой прогалине, он оглянулся и далеко справа в последний раз увидел Пендергаста – одинокую фигуру в черном, окруженную обезумевшей сворой. Вне бурлящего живого кольца в агента целились из винтовок загонщики. Круг сжимался. Почуяв кровь, собаки бросались на фэбээровца, пытаясь отхватить кусок живой плоти.

Д'Агоста благополучно уходил. Еще немного – и травля осталась позади. Кровожадная брехня собак, проклятия, ругань загонщиков – все уносилось и постепенно стихло. Охота закончилась. Дичь была загнана. Только загнали не кабана, а человека.

На этот раз Пендергасту не уйти.

Глава 83

Бака доставили в КПЗ. Там, окруженный белоснежными стенами, он сидел на нарах и ждал. Даже в полночь по коридорам разносились крики из соседних камер. Заключенные колотили в решетки, орали. Кто-то требовал адвоката, кто-то просто нечленораздельно мычал.

Бака оформили по всем правилам, загнали в душ, выдали смену одежды и свежий номер «Таймс». Ему даже предоставили телефонный звонок адвокату. Но при этом преподобному не сказали ни слова. Баку начинало казаться, будто он провел в камере вечность. С каждым проведенным здесь часом невидимые шурупы все глубже вворачивались в невидимую плоть. Когда же начнется? Это ли переживал Христос, прежде чем предстать перед Пилатом? Уж лучше оскорбления и пытки, чем неведение и ожидание. Бака душила стерильность новеньких белых стен, залитых флуоресцентным светом ламп под зарешеченными плафонами. А что хуже всего, в камере он был совершенно один. Преподобный не знал, как долго он сможет выносить людей, что приносили еду. Тюремщики видели, что Бак не ест, и уносили паек, не взглянув ему в глаза, не ответив на вопросы, не сказав вообще ничего.

Бак встал на колени и начал молиться. «Когда же, – вопрошал он, – когда же начнется? Когда сотрясутся стены, прозвучат громкие голоса, и земля проглотит нечестивых? Когда возопят проклятые, а цари и князья побегут в ущелья гор? Когда в небе появятся четыре всадника Апокалипсиса?..» В камере не было окон, и преподобный не мог даже выглянуть на улицу, не мог узнать, что происходит.

Неизвестность буквально убивала его.

Охранник – крупный негр в синей форме – принес еду.

– Что это? – оторвался от молитвы Бак.

Разносчик не ответил. Только поставил поднос на выдвижной поддон в решетке, задвинул его в камеру, закрыл окошко и, развернувшись, ушел.

– Да что происходит? – выкрикнул Бак. – Что... Тюремщик исчез.

Поднявшись с колен, Бак сел на койку. На подносе его дожидались бейгель[67]со сливочным сыром и желе, куриная грудка в сгущенной подливке, сероватые бобы с морковью и остывающее картофельное пюре. От столь неприкрытой пошлости преподобный скривился.

Наконец в тюремную атмосферу проникли новые голоса, что-то лязгнуло. Заключенные оживились, и Бак поднялся со своего места.