Книга О всех созданиях – мудрых и удивительных - Джеймс Хэрриот

– Перед уходом позвольте Элси показать вам, где они будут жить.

Я вышел, и маленькая женщина провела меня в дальний конец дома.

– Здесь, хи-хи-хи, – сказала она, – мы будем сидеть вечерами, а здесь – ха-ха-хо-хо – о боже – наша спальня.

Она походила по комнатам, вытерла глаза и вопросительно поглядела на меня.

– Что ж, Элси, действительно все очень славно.

В комнатах были яркие ковры, кресла, покрытые покрывалами с вышивкой, и красивая кровать со спинкой из красного дерева. Ничего похожего на чердак.

Я посмотрел на Элси и понял, что Нед увидел в своей невесте. Веселый нрав, жизненную энергию, теплоту и, наконец, красоту и очарование.

Кажется, в те дни я обошел большинство ферм – было время окота овец, и я не мог не появиться на ферме Дэггета. Я помог его овце принести милую парочку двойняшек, но его это, похоже, не обрадовало. Он поднял полотенце с травы и протянул его мне.

– Я сказал вам про Неда, нет? Связался с женщиной, как я и говорил. – Он неодобрительно фыркнул. – Вся эта возня до добра не доведет, я всегда знал это.

Я прошел по залитому солнцем полю к ферме, и, когда проходил мимо амбара, навстречу мне вышел Нед, толкавший тачку.

– Доброе утро, Нед, – сказал я.

Он посмотрел на меня своими рассеянными глазами.

– Здравствуйте, мистер Хэрриот.

Я заметил в нем некую перемену, присмотрелся и понял, в чем она. Его глаза потеряли обычное ждущее выражение. Оно и естественно. Поскольку Нед наконец дождался своего.

Оскар, светский кот

На складе у меня было много вынужденного досуга, чтобы думать и вспоминать, и, как большинство солдат, я вспоминал свой дом. Только его у меня больше не было. Когда я ушел в армию, Хелен переехала к отцу, и комнатки под черепичной крышей Скелдейл-хауса стояли пустые и пыльные.

Но в моей памяти они жили совсем такими, как прежде. Я все еще видел заплетенное плющом окошко, а за ним – хаос крыш и зеленые холмы, видел нашу скудную мебель – кровать, придвинутый к стене стол и старый гардероб, который удавалось закрыть, только засунув поверх дверцы мой носок. Странно, но именно воспоминание об этой болтающейся шерстяной пятке особенно будило во мне тоску.

И хотя все это ушло в прошлое, я словно еще слышал музыку, льющуюся из приемника на тумбочке у кровати, и голос моей жены, сидящей по ту сторону камина, и вопль Тристана, заглушивший его в тот зимний вечер.

Он кричал, стоя у лестницы далеко внизу:

– Джим! Джим!

Я выбежал на площадку и перегнулся через перила.

– Что случилось, Трис?

– Извини, Джим, но не мог бы ты спуститься на минуту? – Его обращенное вверх лицо было встревоженным.

Я сбежал по длинным маршам, перепрыгивая через две ступеньки, и, когда, немного запыхавшись, добрался до Тристана, он поманил меня за собой в операционную в дальнем конце коридора. Там у стола стояла девочка лет четырнадцати, придерживая свернутое одеяло, все в пятнах.

– Кот! – сказал Тристан, откинув край одеяла, и я увидел крупного трехцветного кота. Вернее, он был бы крупным, если бы его кости были одеты нормальным покровом мышц и жира, но таз и ребра выпирали сквозь шерсть, и когда я провел ладонью по неподвижному телу, то ощутил только тонкий слой кожи.

Тристан кашлянул.

– Тут другое, Джим.

Я с недоумением посмотрел на него. Против обыкновения, он был совершенно серьезен. Осторожно приподняв заднюю ногу, он передвинул кота так, что стал виден живот. Из глубокой раны наружу жутковатым клубком вывалились кишки. Я еще ошеломленно смотрел на них, когда девочка заговорила:

– Я эту кошку увидела во дворе Браунов, когда уже совсем темно было. Я еще подумала, что она очень уж тощая и какая-то смирная. Нагнулась, чтобы ее погладить, и тут увидела, как ее изуродовали. Сбегала домой за одеялом и принесла ее к вам.

– Молодчина, – сказал я. – А вы не знаете, чей это кот?

Она покачала головой.

– Нет. По-моему, он бродячий.

– Да, похоже… – Я отвел глаза от страшной раны. – Вы ведь Марджори Симпсон?

– Да.

– А я хорошо знаю вашего отца. Он наш почтальон, верно?

– Ага! – Она попыталась улыбнуться, но губы у нее дрожали. – Ну так я пойду. Вы его усыпите, чтобы он не мучился, правда? Ведь вылечить такое… такое нельзя?

Я покачал головой. Глаза девочки наполнились слезами, она тихонько погладила тощий бок и быстро пошла к двери.

– Еще раз спасибо, Марджори, – сказал я ей вслед. – И не тревожьтесь, мы сделаем для него все, что можно.

Мы с Тристаном молча уставились на растерзанное животное. В ярком свете хирургической лампы было хорошо видно, что его буквально выпотрошили. Вывалившиеся кишки были все в грязи.

– Как по-твоему, – спросил наконец Тристан, – его переехало колесом?

– Может быть, – ответил я. – Но не обязательно. Попался в зубы большому псу, а то кто-нибудь пнул его или ткнул острой палкой.

С кошками всякое бывает: ведь некоторые люди считают их законной добычей для любой жестокости.

Тристан кивнул.

– Ну да он все равно подыхал с голоду. От него один скелет остался. Его дом наверняка где-нибудь далеко.

– Что же, – сказал я со вздохом, – остается одно. Кишки ведь в нескольких местах порваны. Безнадежно.

Тристан только тихонько засвистел, водя пальцем по пушистому горлу. И – невероятная вещь! – мы вдруг услышали слабое мурлыканье.

– Господи, Джим! – Тристан поглядел на меня округлившимися глазами. – Ты слышишь?

– Да… поразительно. Наверное, ласковый был кот.

Тристан, низко наклонив голову, почесывал кота за ухом. Я догадывался, что он чувствует: хотя к нашим пациентам он относился словно бы с бодрым безразличием, обмануть меня ему не удавалось, и я знал, что к кошкам он питает особую слабость. Даже теперь, когда мы оба разменяли седьмой десяток, он частенько описывает за кружкой пива проделки своего старого кота. Отношения между ними весьма типичны: оба немилосердно изводят друг друга, но связывает их самая нежная дружба.

– Что делать, Трис, – сказал я мягко. – Другого выхода нет.

Я потянулся за шприцем, но мне стало как-то неприятно втыкать иглу в это изуродованное тело, и я прикрыл голову кота краем одеяла.

– Полей сюда эфиром, – сказал я. – Он уснет, и все.

Тристан молча отвинтил крышку флакона с эфиром и поднял его. И тут из бесформенных складок снова донеслось мурлыканье. Оно становилось все громче, словно где-то вдали урчал мотоцикл.

Тристан окаменел. Пальцы напряженно сжимали флакон, глаза уставились на одеяло, из которого доносились эти дружелюбные звуки.