Книга Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо - Питер Акройд

28 июля, спустя три недели после битвы при Ваграме, британцы высадились на территории оккупированной французами Голландии, чтобы уничтожить французскую морскую базу в Антверпене, где Наполеон снаряжал новый флот. Для британцев это был шанс уничтожить зарождавшуюся морскую угрозу. Английские корабли собрались у побережья Саут-Даунса в Южной Англии и отправились к острову Валхерен в устье реки Шельда, недалеко от порта Антверпен. Однако неумолимый враг появился там, где его не ждали. На острове свирепствовала малярия, которая быстро подкосила англичан; 4000 человек погибло, 12 000 были не в состоянии сражаться. К концу года «валхеренская лихорадка» вывела из строя половину британских войск, и 23 декабря выжившие отплыли домой. Кампания обернулась настоящей катастрофой, вызвав на родине всеобщее негодование. Страна понесла огромные человеческие и финансовые потери.

Провал голландской экспедиции подорвал и без того слабый авторитет действующего правительства. Предательство в Синтре предыдущим летом, когда французам позволили уйти с оружием, запустило процесс распада правительства. Постоянные споры и разногласия внутри кабинета сильно били по его эффективности. К весне 1809 года состояние Портленда ухудшилось настолько, что его преемник имел все шансы занять должность в ближайшее время. Министр иностранных дел Джордж Каннинг стремился занять этот пост, однако встретил соперника в лице министра по военным делам и колониям лорда Каслри[235]. Каннинг настаивал на его отставке, ссылаясь на его неумелое руководство военной кампанией, и даже тайно договорился с Портлендом, что Каслри будет смещен с должности при первом удобном случае. Однако Каслри узнал о сговоре и вовремя почуял предательство. Осенью того же года он вызвал Каннинга на дуэль на пустоши Путни-Хит. Каслри был хорошим стрелком, Каннинг же никогда не держал в руках пистолета; когда Каннинг был ранен в бедро, оба дуэлянта сочли необходимым уйти с высоких государственных постов, поскольку эта ребяческая или старомодная выходка дискредитировала обоих. Лорд Портленд, глава раздробленного кабинета, вскоре последовал их примеру.

Оставшиеся министры смотрели друг на друга с нескрываемым подозрением, и вскоре начались «бесконечные встречи и пристраивания на должности», как назвал их Каннинг. Сам он по-прежнему лелеял надежду занять высочайший пост, однако его недавнее поведение фактически лишило его шансов; он писал, что по-прежнему «одной ногой здесь, другой – там». В любом случае остальные члены кабинета сочли его тайный сговор с Портлендом против коллеги непростительным поступком.

Король избрал самый безопасный вариант и назначил на должность первого министра канцлера Казначейства Спенсера Персиваля. Это был ярый протестант, который создал целое неформальное объединение друзей и семей, выступавших за реформу нравственности и общества. Человек старой закалки, Персиваль был основательным, надежным и принципиальным. Борец за права Ирландии и парламентарий Генри Граттан однажды заметил: «Он – не линейный корабль, однако на его борту немало орудий, он крепок и выходит в море в любую погоду». Персиваль был невысок, худощав и энергичен. Он занял пост министра за три недели до смерти Портленда.

Поначалу никто не верил в жизнеспособность нового правительства. Вновь обратимся к морским метафорам, которые пользовались такой популярностью в то время. Когда достопочтенный Фредерик Робинсон отклонил предложение занять относительно незначительный пост помощника министра, он написал: «Взойдя на борт шаткого корабля, у меня есть все шансы вместе с остальными пойти ко дну». Впрочем, наперекор всему корабль выстоял, и плавание продолжалось.

Однако надвигался шторм. Британский народ устал от войны с Наполеоном, продолжавшейся с небольшими перерывами целых семь лет. Недовольство усиливалось по мере ухудшения экономических условий в 1808 и 1809 годах, когда нужды военного времени привели к снижению экспортной торговли, а в результате и к общему экономическому спаду. К 1811 году многие банки графств вынужденно закрылись, что сильно ослабило механизмы кредитования, поддерживавшие страну. Среди тех, кто ратовал за мир и процветание, были прядильщики хлопка из Манчестера и ручные ткачи Ланкашира.

О степени недовольства народа можно судить по внезапным, но бурным мятежам, которые подрывали равновесие в столице. В 1810 году член партии тори сэр Фрэнсис Бердетт написал письмо своим сторонникам в Вестминстере, в котором раскритиковал палату общин за предполагаемое нарушение прав парламента. Письмо в радикальной газете Political Register опубликовал Уильям Коббет[236]. Текст письма сочли клеветническим, а его автора – заслуживающим заключения в Тауэр. Когда вышел ордер на его арест, лондонская толпа устроила бунт и фактически завладела городом. Бердетт отказался выходить из дома на Пикадилли, а центр Лондона стал ареной для стычек разъяренной толпы и добровольческих отрядов. В конце концов Бердетт был арестован, а Веллингтон в свете случившегося писал: «Правительство и страна катятся ко всем чертям; я каждый день в ужасе жду новостей о том, что лондонская толпа стала во главе государства». Самого Бердетта теперь почитали национальным героем, вставшим на борьбу с «государственными крысами».

Атмосфера в столице была настолько накалена, что вскоре вспыхнул еще один бунт, поводом для которого послужил довольно безобидный вопрос относительно цен на билеты в театр Ковент-Гарден. Когда осенью 1809 года театр вновь открыл свои двери после пожара, цены на билеты выросли, а также было построено несколько дополнительных лож. Обычные граждане сочли это оскорблением, и группа протестующих ежевечерне срывала представления, а в конце сентября даже вынудила руководство закрыть театр на десять дней.

Такова была напряженная обстановка осени 1810 года, когда король вновь впал в излишне разговорчивое состояние сродни безумию, вызванное порфирией. На этот раз состояние монарха не улучшалось. Он вел воображаемые беседы с умершими друзьями и проводил смотры воображаемых войск.

В начале следующего года принц Уэльский был объявлен принцем-регентом, полномочия были предоставлены ему лишь на год на случай внезапного выздоровления отца. Однако Георга III подолгу держали в смирительной рубашке в темной комнате, а регент фактически исполнял все обязанности короля. Многие были уверены, что для формирования кабинета регент обратится к своим старым друзьям-вигам, но с возрастом он стал консервативнее. Он симпатизировал Спенсеру Персивалю, ярому субботствующему протестанту, поскольку их характеры были диаметрально противоположны. Как известно, мы склонны восхищаться теми, кто представляет для нас недостижимый идеал. Как и регент, Персиваль был противником эмансипации католиков, а в вопросах войны дерзок и решителен. Когда его утвердили в должности, ему пришлось проявлять не меньшую решительность и в вопросах внутренней политики.