Книга Время банкетов - Венсан Робер

Стратегия демократов

А как относились к кампании банкетов демократы (в широком смысле этого слова)? Очевидно, что они не были ее инициаторами и поначалу откровенно ею пренебрегали. Но постепенно их отношение изменилось.

Народ мог толпиться за оградой, наслаждаясь ароматами пиршества и звуками «Марсельезы», на большее ему рассчитывать не позволили. Не стоит и говорить, что если народ отстранили от этой кампании, «Реформа» сочла уместным сама от нее отстраниться[638].

О первоначальной позиции «Реформы» дает представление ее реакция на банкет в «Красном замке» в июле 1847 года: демократы не желают иметь ничего общего с «тем жалким буржуазным движением, что хочет немного расширить круг лиц, наделенных привилегиями». Можно, конечно, объяснить такую реакцию особыми политическими соображениями, среди прочего обидой Ледрю-Роллена и его соратников на то, что в прошлом году, когда 20 сентября был запрещен банкет в Ле-Мане, они не получили поддержки. Но существуют и другие свидетельства в том же роде; так, Беранже всю осень ворчит по поводу бесчисленных приглашений на реформистские банкеты, которые получает от их организаторов:

Мне приходится писать столько же писем, сколько Барро произносит речей, а если приглашающие являются ко мне живьем, я вынужден также обращаться к ним с краткой речью. В этом случае я пытаюсь внушить им то, чего не говорю в письмах, а именно что я не желаю принимать никакого участия в борьбе за реформу, потому что если даже она осуществится, я, как и многие другие, права быть избирателем все равно не получу[639].

Не менее суров Ламенне:

Реформа пиршествует во всех концах Франции и произносит речи за десертом. Не могу понять, что способно родиться из этого осеннего красноречия, рожденного за буржуазными столами и сдобренного местными винами. Что до меня, я верю только в искреннюю радость народа, который тщательно отстраняют от подобных банкетов[640].

Анонимный лилльский корреспондент «Реформы» в начале декабря задает вопрос:

Депутаты, собственники, рантье, банкиры, фабриканты, коммерсанты, адвокаты, врачи, журналисты и все вы, кто собирается на этих братских банкетах, куда народу доступа нет, поскольку блюда чересчур дороги, — что вы намерены сделать для него, если добьетесь того, чего якобы так желаете, избирательной и парламентской реформы?[641]

После чего спрашивает, собираются ли они, например, изменить налог на напитки, который увеличивает цену скверного народного вина куда сильнее, чем цену тонких аристократических вин, и взять на себя часть налогового бремени, которое до сей поры давило в основном на простой народ… Этот почти издевательский скептицизм сближается с критикой, содержащейся во враждебных банкетам крупных газетах, например в «Прессе».

Но постепенно скептицизм этот, хотя и не исчезает полностью, сменяется более позитивным ви´дением движения. Первые признаки этого смягчения появляются в «Реформе» уже в конце сентября, после большого банкета в Сен-Кантене:

На сей раз там чувствовалось больше тепла, движения и жизни. Сен-кантенские патриоты вдохновили представителей конституционного течения, а ораторы левого крыла, увлеченные стремлением к общественному благу, также воодушевились, но, однако же, не отказались от своей стратегии, не возвысились до защиты права и народа![642]

Неделю спустя, после банкета в Орлеане, где Мари закончил свою речь республиканским лозунгом «Свобода, Равенство, Братство», «Реформа» восклицает: «Наконец-то! Вот одно из тех собраний, которые выходят за пределы династической и парламентской колеи, столь тяжко продавленной колесницей г-на Барро!»[643] Итак, демократы считали, что движение эволюционирует к защите дела Республики, а значит, возможно принять в нем участие. Вдобавок начиная с августа они могли убедиться, что реформистское движение выгодно им и в еще одном отношении: префектура департамента Сарта, в сентябре прошлого года так яростно препятствовавшая Ледрю-Роллену в его намерении устроить банкет, без особых затруднений позволила провести 10 августа 1847 года демократический банкет в Ле-Мане. Сходным образом 22 сентября демократы Л’ Иль-Журдена (департамент Жер) смогли отпраздновать очередную годовщину установления Республики…[644] Нет никаких сомнений, что правительство поступало так совершенно сознательно, ради того чтобы скомпрометировать чисто реформистское движение[645]. Но демократы сделали из этого вывод, что в течение всей реформистской кампании собрания их единомышленников (если, конечно, не считать мелких группок рабочих, стоящих на социалистических и коммунистических позициях) будут разрешены.

Осознав это, демократы попытались извлечь из реформистского движения как можно больше выгод; они принимали участие в подготовительных собраниях, куда, впрочем, вносили сумятицу, когда, как юный судья Фердинанд Гамбон в департаменте Ньевр, наотрез отказывались произносить тост за короля; когда вынудили Барро и династических реформистов и даже часть умеренных республиканцев покинуть залу банкета в Лилле, благодаря чему Ледрю-Роллен смог 7 ноября произнести свою речь, вызвавшую большой шум, а затем, судя по всему, повторили тот же маневр в Альби, хотя и с меньшим скандалом. Если же им не удавалось добиться своего, как, например, произошло в Эпинале, демократы шли на разрыв и устраивали отдельно свой собственный банкет с меньшим числом участников. Наконец, они совсем самостоятельно организовывали свои демократические банкеты: сначала в Дижоне 21 ноября, затем в Шалоне-сюр-Сон в конце декабря, а в начале января в Лиможе и Тулузе[646]. В этих банкетах принимали участие не одни радикалы: например, дижонский банкет прошел под председательством патриарха либерализма из департамента Кот-д’Ор, бывшего депутата Эрну; на банкете в Шалоне, как мы видели, присутствовал оратор-фурьерист, а председательствовал там «г-н Мате, депутат от города Шалона, революционер не слишком грозный и по характеру и повадкам способный скорее сам страшиться, нежели наводить страх на других»[647]. Однако здесь пьют за суверенитет народа (а не за суверенитет нации — как в первом тосте на банкете в «Красном замке», который, разумеется, устраивал династическую оппозицию и мог подойти даже легитимистам), здесь с восторгом вспоминают о славных свершениях Революции и Конвента, здесь рассуждают о будущем Франции под старым трехцветным знаменем дижонских волонтеров, а «трибуна, украшенная с изысканной элегантностью, воздвигнута на фоне картины, изображающей атрибуты всех тружеников: глобус, типографский станок, молотки, угольники, доски для печатания нот…»[648] Главные речи произносят демократы из круга «Реформы»: Бон, Флокон, Этьенн Араго и в особенности Ледрю-Роллен, взявший в Лилле реванш за все ле-манские злоключения и возвысивший голос в пользу несчастных, которых буржуазия именует варварами; наконец Луи Блан, который впервые выступил перед широкой публикой именно на банкете в Дижоне[649].