Книга По ту сторону жизни - Екатерина Лесина

— Заревешь — сошлю куда-нибудь…

Подействовало. Слезы явно были притворными, а вот злость в глазах — самой настоящей.

— Садись, — я похлопала по кровати. — И рассказывай.

— Что?

— Что ты здесь искала.

— Ничего.

Я не поверила.

— Если вздумала воровать… — я сделала выразительную паузу. И девчонка затрясла головой, залепетала что-то на своем. Ага, значит, красть она не собиралась. Тогда…

— Здесь… иначе, — сказала она, поняв, что мольбы на меня действуют слабо. — Там… зовет.

— Кто зовет?

Она видела. Что? Она сама не знает. Наверное, это было частью проклятого ее дара, из-за которого отец так злился на мать и вообще ей лучше было не показываться на людях. Но она просто видела… дом, пронизанный темными нитями. Некоторые тонкие, что паутинка, другие толстые-толстые. Она даже руки развела, показывая, до чего толстые.

Пятна. И звуки. Те, которых кроме нее никто не слышал… вот отсюда… да, — она указала на кровать. Ее звали-звали. Она не хотела идти, но голоса не унимались, и ей было так плохо.

Вот она и убежала.

Она не хотела плохого. Она не стала бы брать чужое. Она понимает, что если ее выгонят из дома, то отец… он плохой человек… и маму убьет. И ее тоже убьет. И сестричку, хотя ее не жаль, только кричит и пачкает пеленки. А Зарью заставляют стирать.

Я улыбнулась.

Прелесть какая… определенно, надо отвести ее к Плясунье. Я коснулась темных волос. Жесткие. И колючие. И пахнет от девочки не только пылью, но и дегтярным мылом. Конечно, Гюнтер не потерпит грязнуль в доме…

— И сейчас их слышишь?

Она вздохнула. Кивнула.

— И о чем они говорят?

Сосредоточенная какая… губу покусывает. Взгляд же ее расплывается. И это тоже признак, но… чего? Худенькое тельце покачнулось, однако мне удалось удержать его. А потом губы девочки дрогнули и раздался такой хорошо знакомый голос.

— Она что-то подозревает.

Отец. Я давно не слышала его, но ошибиться не могла.

— Одних подозрений недостаточно…

А это бабушка.

— А если она расскажет?

— Кому?

— Не знаю…

— Клятва еще действует, дорогой, — голос бабушки мягок и спокоен. — И не стоит волноваться… мы решим эту проблему.

— Как?

Тишина. Такая долгая-долгая пауза, в которую я успеваю придумать себе тысячу и один вариант развития событий.

— Ты ее любишь?

— Мама…

— Я спрашиваю, потому что мы оба прекрасно понимаем, выхода нет… это вопрос времени… сейчас или позже, и чем больше мы тянем, тем сложнее будет решиться.

Это дом. Конечно. Он вполне живой, он способен хранить чужие разговоры и не только их. А мне вот повезло послушать.

— А отец?

— Он с самого начала был против. Девочка, конечно, милая, но характера не хватает. Тебе стоило выбрать младшую… с другой стороны, и она оказалась бесполезна. Выкидыш?

— К сожалению.

И вновь пауза.

Девочка дышит ровно, но лицо ее будто стерли, на нем ни тени эмоций. А я вглядываюсь, будто пытаюсь найти что-то…

— Она готова пробовать вновь, но…

— Лучше найти кого-то помоложе, посвежее. У меня есть на примете кое-кто… я познакомлю вас позже. Когда минет срок траура. А ты пока постарайся быть полюбезней… подозрений не должно возникнуть. — И бабушка тихо добавила: — Ни у кого.

А моя визави дернулась и сползла на кровать.

Я вздохнула.

Вот так… может, и вправду стоит прикупить любовный роман? Или даже два? Говорят, в них сказка живет, а я… я так хочу поверить в сказку о большой и чистой любви.

И вместо этого поднимаю ребенка. Несу. Я не знаю, где им отвели комнаты. Где-то на третьем этаже, где всегда селили слуг. Здесь прохладно и пахнет сыростью. А еще шебуршат мыши. И тени чувствуют себя привольно. В нашем доме и прежде-то слуги не задерживались. Может…

Надо спросить у Рашьи, пусть подскажет кого… Почему бы и нет? Конечно, экстравагантно, зато дешево и за место свое держатся станут. Да…

Скрипнула дверь, отворяясь.

— Госпожа? — Рашья, на которой белая ночная рубаха смотрелась по меньшей мере нелепо, согнулась в поклоне. — Она опять убежала, госпожа… не повторится… клянусь…

— Все хорошо, — я вошла в комнатушку.

Тесна.

Но хватило места для кровати и для люльки, в которой дремал младенец. Я склонилась над колыбелью… и здесь тьмой веет. Обе ведьмы, стало быть…

Я положила девочку на кровать и обернулась к женщине, что стояла, прижавшись к стене. Я чувствовала ее страх, и мне это не нравилось.

— Тебя здесь не обижают?

— Нет, госпожа.

— Быть может… что-то нужно? Одежда? Вещи?

— У нас все есть, госпожа…

И страх ее отступает. Точнее, она сама преодолевает его.

— Мой муж, госпожа… он очень плохой человек… и у него много друзей… он не спустит оскорбления. И я… я боюсь, что… — полувздох. — Здесь место силы. Но есть люди, которые… которых учат разрушать места чужой силы. Я должна это сказать, госпожа.

— Говори, — разрешила я, укрывая мелкую одеялом.

Интересно, а других голосов она не слышала? В любом случае надо будет велеть, чтобы помалкивала. Возможно, конечно, эта ее способность нестабильна, а то и вовсе случайна, но привлечет она внимание многих. В прошлом хватает тайн, в которые люди не откажутся сунуть свой нос.

— Когда-то моя… бабка служила той… в чьих руках серп и камень. И ее мать. И мать ее матери… и моя тоже должна была, но… — Рашья прижала руки к груди. — Мою бабку убили. И ее мужа. И ее дочерей… других дочерей. Моей матери повезло, она должна была войти в первый круг… она отправилась в лес, где провела неделю… а когда вернулась, то… деревни больше не было.

Гм, что-то такое и я припоминаю, из показанного Кхари.

— Она долго блуждала… а когда вышла, то никому не сказала, откуда родом… и нам не говорила… это опасно… я… я почти ничего не умею, из того, что должно. Но я слышу. Это место просит о справедливости.

Ах, знать бы для кого…

ГЛАВА 50

За завтраком дядюшка сосредоточенно пытал сливовое желе. Он медленно втыкал серебряную ложечку, проворачивал, елозил ею по чашке, силясь отковырять кусок поприличней, и вытягивал его… желе сопротивлялось, дрожало и норовило сползти обратно в чашку.

Вильгельм был мрачен. Диттер молчалив. И лишь Монк улыбался блаженной улыбкой истинного безумца.