Книга Чрезвычайные происшествия на советском флоте - Николай Черкашин

При первом погружении на глубину 40 метров в резиновый кабель радиопеленгатора просочилась вода, и по мере нашего погружения кабель раздувался в резиновый шар, потом он лопнул на глубине, обдав нас ледяной водой Белого моря. Заводские мастера быстро зажали сальники, по которым просачивалась вода, и мы продолжили испытания.

Пожалуй, самым неприятным событием был выход из строя кондиционера в 3-м отсеке, обеспечивающего поддержание нормального температурного режима технических средств 1–3-го отсеков. Были приняты меры по доставке из Северодвинска вентилятора. Однако при перегрузке на катер вентилятор из-за штормовой погоды выпал за борт. Пребывание в море без кондиционера стало небезопасным: выход из строя вытяжного вентилятора привёл бы к необходимости расхолаживания реакторной установки. Посоветовавшись с командиром БЧ-5, я принял решение прервать испытания, о чём доложил председателю комиссии. Несмотря на настойчивые требования представителей промышленности продолжать испытания, моё предложение было поддержано адмиралом Г.М. Егоровым и мы в надводном положении вернулись в базу.

В базе пришлось задержаться надолго. За время плавания накопился довольно большой перечень неисправностей, которые нужно было устранить до выхода в море. Кое-кто из офицеров даже успел съездить в краткосрочные отпуска, повидать жён и детей».

2. Свеча Николе Морскому

И вновь слово А. Пушкину…

«Много лет спустя — в декабре 1995 года, когда в Санкт-Петербурге в очередной раз собрался наш экипаж, бывший командир электротехнического дивизиона Тихонов признался мне, как они втроём с капитан-лейтенантами Жизневским и Марьяскиным пришли перед глубоководном погружением в церковь (в Коле) и купили самую большую свечу. Они поставили её Николаю Чудотворцу, покровителю моряков, попросив у него благополучия в глубоководном погружении…

Глубоководное погружение — наиболее ответственная и опасная часть испытаний. Лодка погружается на свою рабочую глубину, которую для нас установили в 320 метров. На Белом море есть только одно такое место — впадина в Кандалакшской губе. Но нам нужно было не только погрузиться, но и выполнить стрельбы из торпедных аппаратов и проверить корабль на разных режимах хода.

Поэтому днём и ночью шло устранение замечаний, лодка готовилась к решающему выходу к морю. Тем временем усложнилась ледовая обстановка в бухте и на море. Суровые 20-градусные морозы сковали всё льдом. По выходному фарватеру сновали буксиры, не давая схватиться льду. На выручку к нам спешил из Мурманска ледокол „Добрыня Никитич“.

Пришёл в Северодвинск для обеспечения наших испытаний новейший спасатель подводных лодок „Карпаты“. Его командиром оказался мой однокашник по училищу — капитан 2-го ранга В. Драгунов. Наши шутники сразу же перефразировали популярную песенку: „А где же наша лодочка "Карпаты"?..“

21 декабря 1971 года мы снялись со швартовых и с помощью буксиров двинулись в ледяном крошеве фарватера на выход в море. Небо было ясным. Мороз около 20 градусов. Над полыньями курился парок. Мы выходили из Северодвинска, чтобы больше сюда не возвращаться, а следовать после глубоководного погружения на выход из Белого моря к берегам Кольского полуострова.

Фарватер закончился, но и открытое море встретило нас битым льдом. Мы медленно ползли среди льдин, толщина которых достигала 10 сантиметров. К вечеру подошли к точке погружения. Надежды примчаться в новую базу со скоростью курьерского поезда не оправдались.

Когда я задраил верхний рубочный люк и спустился в центральный пост, обстановка внутри корабля показалась сущим блаженством. Офицеры сидели за своими пультами в синей репсовой униформе, в сандалиях, а я стоял перед ними в обледеневшей меховой одежде.

Сбросив альпаковую куртку, даю команду на погружение. Через час мы уже мчались в подводном положении на скорости около 30 узлов к глубоководной впадине. Все свободные объёмы корабля были забиты вещами, продуктами, запасными частями.

Погружение на глубину мы планировали начать с рассветом. Утром всплыли. Рабочие завода установили на корме лодки вьюшку с тросиком, к которому прикрепили буй. Подошёл спасатель „Карпаты“ и сторожевик-конвоир. Море было пустынным, но чистым ото льда.

В 10 утра, получив квитанцию с берега на переданное радио, я начал погружение. Связь мы поддерживали по системе звукоподводной связи со сторожевым кораблём, который следовал за нами на правом траверзе.

До глубины 150 м дошли почти без замечаний. Но на двухстах метрах забортное давление выдавило резиновую прокладку у одного из клапанов. Вода под давлением 20 атмосфер, превращаясь в водяную пыль, ударила в центральный пост с диким свистом. Я не слышал своего голоса и объявил „аварийную тревогу“ скорее жестами, чем словами. Старпом меня понял — всплываем! Я толкнул оператора-рулевого — всплывай! И тут же дал команду продуть главный балласт.

Воздух высокого давления со свистом ворвался в ЦГБ. Я увеличил ход. Лодка слушалась горизонтальных рулей хорошо, дифферент стал отходить на корму. Поступающий воздух в цистерны при всплытии лодки расширялся. Всплытие ускорялось. В результате мы пробкой выскочили на поверхность. Крен при всплытии достиг 30 градусов на правый борт. Затем лодка закачалась и постепенно пришла на ровный киль при значительном крене на правый борт. В течение трёх часов мы пополняли воздух высокого давления, тем временем заводские специалисты заменили прокладку. Протёрли спиртом забрызганные солёной водой панели пультов, убедились в их нормальной изоляции, и мы снова пошли в глубину.

Погружение на 300 метров прошло благополучно. Правда, несколько раз пришлось подвсплывать 40 метров, чтобы подтянуть сальники. Осмотревшись в отсеке на глубине 320 метров, мы развили полную скорость хода. Правда, нам было разрешено давать не более 38 узлов.

На скорости 33–35 узлов прошли зону сильной вибрации. Корпус сотрясался в режиме пневматического молотка. Я уже начал подумывать, может быть, мы открыли своего рода подводный флаттер? Известно, что в авиации это явление заканчивается разрушением самолёта. А что будет у нас? Но на скорости 35,5 узла вибрация вдруг исчезла, и лодка со скоростью почти 70 километров в час помчалась по глубоководному жёлобу Белого моря. В таком режиме мы шли шесть часов. Учёные, представители сдаточной команды, замеряли различные параметры. Экипаж нёс вахту по боевой готовности № 1. Под килем было всего 20 метров. Одно неверное движение оператора и через пару секунд мы бы врезались в грунт. К счастью, всё обошлось благополучно. Выполнив программу испытаний, мы всплыли и дали радио. Мы поблагодарили всех, кто обеспечивал наше погружение, высадили на „Аксай“ членов сдаточной команды (на переход было оставлено пять человек) и двинулись в Баренцево море. Скоро за горизонтом скрылись спасатель и сторожевой корабль. К-64 полным ходом следовала в точку назначенной встречи. Здесь нас уже поджидал ледокол „Добрыня Никитич“.

Пришли мы в точку рандеву утром. Море было покрыто крупнобитым льдом, и нам пришлось перейти на ход под электромоторами, так легче маневрировать. Когда на горизонте показался ледокол, мы обменялись с ним позывными. С „Добрыни“ на борт лодки перешёл наш новый командир дивизии, к которой был приписан корабль. Это был контр-адмирал Ф.С. Воловик.