Книга Вельяминовы. Время бури. Книга третья - Нелли Шульман

– Я о вас много слышал, рад знакомству. Хотя бы так, на ходу… – Наримуне опустил глаза. Волк был в потрепанном, старом пиджаке. Граф увидел застегнутый манжет рубашки:

– Аарон мне говорил. У нас, в Японии, тоже такие люди есть… – голубые, яркие, как небо глаза, потеплели. Максим улыбался: «Или вы с нами хотите, поехать, ваша светлость?».

Наримуне хотел.

Спрыгнув на перрон, он помахал Регине-сан. Дверь вагона захлопнули. Она стояла, засунув руки в карманы куртки. Наримуне показалось, что ее глаза заблестели. Девушка пошла в вагон, поезд тронулся. Регина остановилась посреди прохода, забитого корзинами и мешками. Авраам, с деревянной лавки, пристально взглянул на нее. Кузен подвинулся, освобождая место рядом. Она протянула руку за мешком. Волк наклонился к ее уху:

– Поезд еще не разогнался, кузина… – Регина, внезапно, резко повернулась. Она пробормотала: «Простите… Простите, кузен Авраам…»

Выскочив в тамбур, девушка рванула на себя дверь, расталкивая людей, вдыхая дым дешевых папирос. Стучали колеса, Регине в лицо ударил теплый ветер. Волк, опередив ее, ловко спрыгнул на откос путей, удержавшись на гравии:

– Я здесь, кузина. Не бойтесь! – он протянул руки. Регина сорвалась с подножки, прямо в его объятья. Дизель уходил на юг. Волк помог девушке взобраться не перрон: «Бегите!»

Регина побежала.

Прыгая, она подвернула ногу и сейчас прихрамывала. Она нашла глазами прямую спину Наримуне, в сером пиджаке. Граф говорил о чем-то с равом Горовицем:

– Пусть он повернется, – загадала Регина, – пожалуйста, пусть повернется… – щиколотка болела, но девушка, все равно, ковыляла по перрону. Он повернулся. Наримуне, вздрогнув, побежал к ней. Регина, оказавшись в его руках, всхлипнула:

– Я не могла, не могла никуда уехать. Я тебя люблю… – она увидела знакомую улыбку. Наримуне, на мгновение, отстранился. Граф, церемонно сказал:

– Я очень рад, Регина-сан. Это большая честь, для меня… – у нее были мягкие, теплые губы, от нее пахло паровозной гарью. Он целовал мокрые щеки, длинные ресницы, шептал ей что-то ласковое, не видя никого вокруг. На плечо Наримуне легла крепкая рука, знакомый голос усмехнулся: «Я принес багаж, ваша светлость». Волк смотрел на утреннее, голубое небо.

Рав Горовиц подошел к ним, Регина испугалась:

– Он меня ругать будет, за то, что я не уехала… – однако Аарон даже не обратил внимания на нее и Наримуне. Он тоже поднял голову. Музыка в репродукторе оборвалась. Диктор, перекрывая свист локомотивов, заговорил на литовском языке. Толпа затихла, Регина прислушалась, Наримуне взял ее за руку. У него были крепкие, надежные пальцы. У Регины быстро, лихорадочно, билось сердце. Она облизала губы:

– Немцы вошли в Париж… И еще… – она ловила знакомые слова… – советские войска атаковали границу Литвы, СССР предъявил ультиматум… – Аарон вздохнул: «Это понятно». Самолеты неслись низко, на крыльях виднелись красные звезды. Тройка истребителей исчезла над черепичной крышей вокзала, диктор продолжал говорить. Регина спохватилась: «Максим… Почему вы остались, вы хотели…»

Натянув кепку, он сплюнул в пыль перрона:

– Чутье, кузина Регина. Своими делами я заняться успею. Мне показалось, что я здесь нужнее… – закурив папироску, Максим велел:

– Пойдемте, пусть рав Горовиц устроит последний завтрак в свободной Литве… – Максим обернулся, но дизель пропал:

– Больше никто отсюда не уедет, – внезапно, мрачно, понял он, – только за казенный счет. Хорошо, что я с поезда спрыгнул… – замедлив шаг, он шепнул Наримуне:

– Ее паспорт скоро окажется недействительным. Я бы на вашем месте поторопился.

Граф, не отпуская руки Регины, кивнул.

Радиоприемник в кабинете бывшего начальника Девятого Форта настроили на Москву. Портрет бежавшего в Германию бывшего президента Литвы, Сметоны, со стены убрали. Снимок заменили фотографией товарища Сталина, в темном френче, с трубкой. Ниже висела карта прибалтийских стран.

Сначала Деканозов и Петр хотели отмечать флажками продвижение советских войск, но вскоре стало понятно, что подобного не потребуется. Литовская армия сложила оружие, то же самое произошло в Латвии и Эстонии. Только один сигнальный батальон эстонцев, совместно, как сообщили из Таллинна, с некоей народной милицией, вступил в бой, но был разоружен и согласился сдаться.

– Словно Франция, – хохотнул Петр, просматривая донесения из провинциальных литовских городов. Армия пятый день находилась в Прибалтике. Улицы украшали красные флаги, из репродукторов гремели голоса московских дикторов. Они рассказывали о цветах, которыми жители балтийских стран встречали Красную Армию, вестников свободы. Коммунисты, выйдя из подполья, спешно организовывали новое правительство. Премьер-министр буржуазной Литвы, Меркис, пока оставался на своей должности, дав согласие сотрудничать с новой властью. Однако Меркиса занесли в список на депортацию. Его место должен был занять коммунист Палецкис.

Петр отпил отлично заваренного, кофе, из чашки севрского фарфора. Премьер-министр Франции, Поль Рейно, оставил пост, новым главой страны стал маршал Петэн. Он, немедленно, обратился к стране по радио, сообщая, что собирается подписать договор о капитуляции Франции перед войсками Гитлера, и просить о перемирии.

Кофе был несладкий, майор Воронов заботился о здоровье.

Они с Деканозовым жили здесь, в Девятом Форте. У коменданта оказалась большая, хорошо обставленная квартира. При тюрьме имелась конюшня, Петр выбрал себе хорошего английского жеребца. Тонечка отлично держалась в седле. Сейчас было новое время, кавалерия уступала позиции танкам, но жена говорила, что верховая езда полезна для осанки. Петр вспомнил прямые плечи, узкую, белоснежную спину:

– Потерпи, скоро вы увидитесь. Потом, правда, надо во Францию отправиться, найти Очкарика… – на встрече в Беловежской пуще, фон Рабе уверил Петра, что месье Ленуар может воспользоваться покровительством оккупационных властей. Петр не говорил ему ни об Очкарике, ни о Кукушке, бывших внутренним делом НКВД:

– Посмотрим, пройдет ли она проверку… – Воронов погрыз ручку, занеся в блокнот: «Народная милиция». Они с Деканозовым успели очертить круг подлежавших аресту людей:

– Бывшие члены различных контрреволюционных националистических партий, бывшие полицейские, жандармы, помещики, фабриканты, крупные чиновники бывшего государственного аппарата, и другие лица, ведущие подрывную антисоветскую работу и используемые иностранными разведками в шпионских целях… – Петр добавил, четким почерком:

– Священники, раввины, интеллигенция, бывшие члены молодежных и детских военизированных организаций… – закурив американскую сигарету, он поставил, в скобках: «Возрастом от двенадцати лет и старше».

– Скауты, Бейтар… – недовольно пробормотал Петр, – волчат надо душить, пока они маленькие. Иначе мы будем иметь дело с народной милицией. Здесь леса, как и в Польше. Тамошние банды содержатся на деньги англичан… – он быстро дополнил список: «Иностранные граждане, проживающие в Литве, выделяются в особую категорию, за исключением лиц, обладающих дипломатическим иммунитетом». Этих трогать запрещалось.