Книга Салтыков - Сергей Мосияш

— Попробуйте их уговорить, ведь у нас же пушки.

Бригадир было двинулся к толпе, ощетинившейся дубинами и палками. Но ему не дали и рта раскрыть, осыпали камнями, разбили лицо.

— Пушки вперед, — скомандовал Еропкин. — Заряжай картечью.

Неожиданно прилетевший камень попал в голову генерал-поручику, сбил с него шляпу. Еропкина подхватил адъютант, спросил участливо:

— Сильно, ваше превосходительство?

— Да уж куда лучше, — прокряхтел Еропкин. — Чуток мозги не вышибли, мерзавцы. Что там пушкари завозились, вели палить.

Адъютант не успел передать приказ. Пушки загрохотали, окутались дымом. Густая картечь врезалась в толпу, поражая людей десятками. Там взвыли и кинулись врассыпную, давя друг друга.

— Солдаты, вперед! — скомандовал Еропкин. — Ловить, вязать!

Вытирая от крови лицо, Мамонов говорил:

— Картечь их сразу уговорила.

— Командуйте, бригадир, — сказал Еропкин. — Я, кажется, выбит из строя.

Картечь действительно «уговорила» толпу, сразив наповал все первые ряды, около ста человек. Солдаты, обозленные такой встречей, догоняли разбегающихся, валили на землю, вязали. Раненых тут же приканчивали штыками: «Это вам вместо лекаря, гады».

Вечером в Москву вступил великолукский полк, с ним прибыл генерал-губернатор Салтыков. Он сразу проехал на Остоженку к дому Еропкина. Тот лежал в постели с перевязанной головой.

— Как себя чувствуете, Петр Дмитриевич?

— Неважно, Петр Семенович. Даже подмораживать начало.

— Зачем сами повели солдат? Есть на то полицмейстер, Волоцкий наконец.

— Они убили Амвросия, и это по моей вине, и я не удержался. Надо было сразу его вывезти, когда эта сволочь ворвалась в Кремль. Сразу. А я промедлил.

— Не терзайте себя, Петр Дмитриевич. В случившемся главная моя вина. Голову мне снимать будут.

— А вы-то при чем? Вас не было в городе.

— Вот это мне и зачтется. Должен был быть.

— Это ж надо, убить архиепископа! Да когда сие было на Руси?

— Увы, было, Петр Дмитриевич. Вспомните митрополита Филиппа, его сам Иван Васильевич Грозный велел удушить.

— Но то царь, а то чернь, жуки навозные. Даже татары щадили священнослужителей, а тут свои растерзали.

— Не вовремя он, царствие ему небесное, послал жертвенный ящик брать, — перекрестился Салтыков. — Выздоравливайте, Петр Дмитриевич. Лекаря-то звали?

— Да был у меня Зыбелин, он и перевязал и вон питье мне изготовил.

Выйдя от Еропкина, Салтыков сел в коляску, скомандовал кучеру:

— В управу к Бахметеву.

У обер-полицмейстера он увидел и губернатора Юшкова.

— Иван Иванович, вы где были?

— В деревне, Петр Семенович, у меня и там чума явилась. Не знаешь, куда и бежать от нее.

Присев к столу, Салтыков снял шляпу, отер лоб, кивнул Бахметеву:

— Докладывайте.

— Значит, так, ваше сиятельство, — начал тот. — На данный момент Кремль очистили. Повязали, заперли в подвалы человек двести.

— Вы не думаете, что их придут выручать?

— Думаем, ваше сиятельство. На воротах караулы усиливаем.

— Сколько убитых?

— Среди бунтовщиков более ста, среди солдат только раненые.

— Так вот, братцы, — заговорил тихо Салтыков, — бунтовщики завтра попытаются от Красной площади прорваться через Спасские ворота выручать своих. Вам, Иван Иванович, я поручаю с гвардейцами Волоцкого быть там. У вас, Бахметев, будет весь Великолукский полк. Вам надлежит с утра занять Красную площадь, выставить пушки. И предложить бунтовщикам разойтись под страхом открытия огня.

— Вы думаете, они послушаются?

— Должны. Урок у Боровицких ворот им был хороший дан. А там у Еропкина чуть более сотни было, а у вас будет полк да несколько пушек.

— Скорее батальон, ваше сиятельство, а не полк.

— Знаю, Бахметев, знаю, — вздохнул Салтыков. — По росписи он полком числится.

— Пушки картечью заряжать?

— Лучше бы горохом. Чего улыбаетесь? Я надеюсь, стрелять не придется. Жаль, господа, что у нас нет конной части. Очень жаль. С этим турком оголили Москву, как вдову, этого и следовало ожидать. Далее, лишь только толпа будет рассеяна, немедленно усильте караулы у госпиталей и карантинов. Все зло чернь почему-то связывает с карантинами и лекарями. Довольно нам Амвросия. Караулам приказ: в случае нападения черни стрелять без пощады.

— Горохом? — усмехнулся Бахметев.

— Да. Только свинцовым, — серьезно ответил генерал-губернатор.

Как и предполагал Салтыков, чуть свет толпа явилась к Спасским воротам, и хотя камней и палок не бросали, но настроение у толпы было агрессивное.

— Дайте начальника! — орало несколько глоток.

— Ты гляди, то рта раскрыть не давали, а ныне переговоры просят, — заметил капитан Волоцкий. — Может, мне пойти поговорить с ними, Иван Иванович?

— Вы для них человек чужой, — сказал Юшков. — Пойду я, меня они знают.

Юшков вышел из ворот, встал на мосту. На всякий случай Волоцкий приказал двум гвардейцам следовать за губернатором и быть возле, чтобы, в случае чего, защитить.

— Ну, я слушаю вас, — сказал Юшков, постукивая прутиком по голенищу сапога.

— Наперво выпустите наших товарищей.

— Всех! Всех! — подхватила толпа.

— Когда кончится бунт, обязательно выпустим. Что еще?

— Распечатайте бани.

— Бани, бани-и! — опять вторила толпа.

— И это зависит от вас, — холодно отвечал губернатор. — Вернетесь в дома, будут открыты бани.

— Уничтожьте все карантины.

— Карантины, карантины! — выла толпа.

— Еще что?

— Лекарей разгоните, они травят народ.

Юшков прищурился, дождался, когда несколько приутихнут крикуны, и сказал громко:

— Если б не карантины и лекари, Москва б давно вымерла! — И уже разозлившись, крикнул: — Вы б давно все передохли, говнюки, без лекарей и карантинов!

И, резко повернувшись, кругом пошел в длинный проезд Спасских ворот, спиной ощущая ненависть толпы, невольно ожидая затылком удара камнем. Но не было ни камней, ни палок.

Толпа увидела, как с другой стороны площади от Главной аптеки[91]с барабанным боем входил на Красную площадь полк. Тускло посверкивали над ним штыки. Толпа невольно отхлынула от Спасских ворот к храму Покрова, к Лобному месту.