Книга Белая гардения - Белинда Александра

Однажды Мария попыталась подкупить меня, чтобы я поместила у себя ее фотографию. Я не приняла ее взятки, но сказала, что, если она купит и наденет платье какого-нибудь хорошего австралийского модельера, я включу ее фотографию в разворот, посвященный моде на скачках. На ипподром она пришла в кремовом шерстяном костюме от Верил Джентс. В сочетании с ее смуглой кожей этот цвет смотрелся очень хорошо, к тому же она надела желтый шарфик, и все это в сочетании с типично итальянской живостью сделало женщину неотразимой. Разве могла я выбрать персоной дня кого-то другого?

— Ты сделаль мне услугу, теперь я должна благодарить тебя, — заявила Мария, когда мы в следующий раз встретились в дамской комнате. — У мой муж много друзей. Я найду тебе симпатичный жокей, за который ты выйти замуж. Они — хороший мужья. Не скупой, когда тратить деньги на свой женщин.

Я засмеялась.

— Мария, посмотри, какая я высокая. Ни один жокей не захочет со мной встречаться.

Мария поводила перед моим носом пальцем и возразила:

— Ты ошибаться. Они любить высокие, стройные женщин, которые очень похожи на их лошади.

Я повернулась к американке с дочерью.

— Знаете, не всегда хорошо там, где нас нет, — сказала я. — Здесь женщин, которые посещают скачки, ценят за красоту, обаяние и ум. Но среди их мужей такое сочетание встречается очень редко.

— А что будет, если мы зайдем за линию? — поинтересовалась дочь и переступила линию одной ногой. Мать последовала ее примеру. Так они и стояли, уперев руки в бока, но скачки должны были вот-вот начаться, поэтому никто, кроме одного старика, который покосился в их сторону, не обратил на это внимания.

Ко мне подбежал Кит, размахивая картой ставок.

— Я сделал за тебя ставки на своих любимых лошадей, — сообщил он, повесил на шею бинокль и подмигнул. — Встречаемся на этом же месте.

Я раскрыла карту ставок и увидела, что он сделал три двойные[23]ставки по пять шиллингов — такой выбор, по его мнению, могла бы сделать дама. Я была признательна Киту за его заботу, но думала совсем о другом. Даже когда одна из лошадей, на которую он поставил, неожиданно вырвалась вперед и пришла к финишу первой, хотя все время держалась где-то посередине, я не могла разделить восхищение зрителей.

После того как Кит по телефону сообщил в редакцию результаты забега и надиктовал свои заметки, мы встретились в буфете. Он купил мне бокал шенди[24], и я из вежливости отпила глоток. Кит принялся посвящать меня в тонкости, касающиеся скачек: аутсайдеры и фавориты, жокейские приемы и шансы на выигрыш. Впервые за весь день я заметила, что он называет меня Энн, а не Аня. Интересно, специально ли он переиначил на английский манер мое имя или действительно не чувствовал разницы? Когда я рассказала ему о матери и письме, он обнял меня за плечи и сказал:

— О плохом лучше не думать.

Но вопреки всему я испытывала потребность в его обществе. Мне ужасно хотелось, чтобы он поддержал меня, не дал пойти на дно омута, который засасывал меня все глубже. «Кит, посмотри на меня. Неужели ты не видишь, как мне плохо? Помоги!» Но он, судя по всему, так ничего и не почувствовал. Позже он довел меня до остановки, чмокнул в щеку, посадил на трамвай, идущий прямиком в мое безумное одиночество, а сам отправился в бар, чтобы послушать чужие россказни.

Я открыла входную дверь. Тишина, царившая в моей комнате, успокаивала, но от этого спокойствия хотелось выть. Включив свет, я обнаружила, что Розалина и Бетти здесь все прибрали. Туфли мои были начищены и выстроены парами в рядок у двери. На кровати лежала сложенная ночная рубашка, а под ней — пара матерчатых домашних тапочек. На подушке я увидела брусочек лавандового мыла и полотенце с вышивкой: цветочки и голубые птицы. Развернув его, я прочитала и вышитые гладью слова: «Нашей дорогой девочке». Слезы подступили к моим глазам. Может, моя жизнь наконец-то изменится к лучшему? И все-таки внутренний голос не переставая твердил, что письмо принесет с собой лишь плохие вести, хотя я по-прежнему надеялась на лучшее.

На столе стояла банка с имбирным печеньем, которое испекла Бетти. Я достала одно печенье и, попытавшись откусить кусочек, чуть не сломала зуб. Пришлось ставить чайник и заваривать чай, чтобы было в чем размачивать печенье. Поев, я прилегла на кровать, понимая, что мне следует немного отдохнуть, и в следующую секунду провалилась в глубокий сон, Проснулась я через час, оттого что в дверь постучали. Я с трудом приняла вертикальное положение, спросонья едва шевеля руками и ногами. Посмотрев в глазок, я увидела Ивана. Когда я открыла дверь, он, не говоря ни слова, направился прямиком к моей маленькой кухне и открыл мини-холодильник, чтобы положить туда замороженные пироги, которые принес с собой. Из еды там была только баночка горчицы, одиноко стоявшая на верхней полке.

— Бедная Аня, — искренне произнес он и принялся укладывать пакеты. — Ирина рассказала мне об этом кошмаре с ожиданием. Я завтра же отправлюсь к начальнику почтового отделения и не уйду оттуда, пока он не выяснит, куда делось письмо.

Иван закрыл холодильник и, крепко обняв меня за плечи, притянул к себе, как русский медведь. Когда он отпустил меня, его взгляд скользнул по моей талии.

— Как ты похудела! — воскликнул он.

Я села на кровать, а Иван занял место за письменным столом и стал смотреть в окно на ночной океан, водя рукой по подбородку.

— Ты очень добр ко мне, — сказала я.

— Я поступил жестоко, — возразил он, не оборачиваясь. — Я хотел силой вызвать в тебе чувства.

Повисло молчание. Поскольку он не смотрел на меня, я принялась разглядывать его. Большие руки, лежащие на столе, сплетенные пальцы, широкие — и такие знакомые! — плечи, волнистые волосы. Мне вдруг стало жаль, что я не люблю его так, как ему хотелось бы, ведь он прекрасный человек и к тому же хорошо меня знает. В ту секунду я поняла, что напрасно искала в нем недостатки, все дело было во мне.

— Иван, ты всегда будешь для меня самым дорогим человеком.

Он поднялся, как будто я предложила ему уйти, хотя на самом деле мне, наоборот, хотелось, чтобы он остался. Мне хотелось, чтобы он лег рядом со мной на кровать, а я могла прижаться к нему, положив голову ему на плечо, и заснуть.

— Через две недели я возвращаюсь в Мельбурн, — сказал он. — Для сиднейской фабрики я нанял управляющего.

— О! — Его слова были для меня как удар кинжалом.

Когда Иван ушел, я снова легла на кровать, чувствуя, как черная дыра внутри меня расползается, отнимая последние силы.

На следующий день после встречи с Иваном я сидела в редакции за своим столом и работала над статьей, посвященной немнущемуся хлопку. Солнце светило прямо в окна, которые в нашем помещении выходили на запад, из-за чего было душно, как в теплице. Вентиляторы на стене с натужным гудением пытались хоть как-то смягчить невыносимую жару. Здесь же сидела и Каролина, сочиняющая статью о том, что члены королевской семьи любят есть, когда останавливаются в Балморале. Каждый раз, глядя на нее, я замечала, что она все ниже и ниже склоняет голову над письменным столом, словно увядающий от нехватки влаги цветок. А Диана с блестящим от пота лбом, к которому приклеилось несколько прядей волос, напоминала мне сонную муху. В отличие от них я никак не могла согреться. Холод шел изнутри меня, как будто мои кости превратились в куски льда. Диана разрешила младшим журналисткам закатать рукава, я же накинула на себя свитер.