Книга Неукротимая Анжелика - Анн Голон

Пар с запахом розы обволакивал оправленные в золото колонны и создавал видимость фантасмагорического замка из восточной сказки.

При виде Верховного евнуха Анжелика бросилась на поиски покрывала, чтобы прикрыть наготу. Она не могла привыкнуть к тому, что евнухи принимали участие в самых интимных подробностях женской жизни, и с особенным трудом выносила присутствие при этом самого смотрителя сераля.

Лицо Османа Ферраджи было непроницаемо. Два щекастых молодых евнуха следовали за ним с высокими стопками переливающихся всеми цветами радуги покрывал из муслина, расшитых по краям золотом.

Сухим тоном Осман Ферраджи велел разложить принесенное.

— Семь покрывал здесь?

— Да, господин.

Он пристрастно разглядывал гармоничные линии тела пленницы. Впервые в жизни Анжелике стало стыдно, что она — женщина и красива. Она чувствовала себя произведением искусства под взглядом коллекционера, оценивающего качество, оригинальность, ценность и сравнивающего покупку с другими образцами. Это было мерзкое, оскорбительное чувство, как если бы у нее похитили душу!..

Старая Фатима почтительной рукой обернула ей бедра первым прозрачным покрывалом, ниспадавшим до лодыжек. Легкая, как паутина, ткань позволяла видеть точеные, словно из тонкого фарфора, ноги, мощные бедра и темные тени живота. Две другие накидки, такие же бесстыдно прозрачные, облекли плечи и бюст. Еще одну, более широкую, набросили на руки. Пятое покрывало было длинным, как сутана, затем и волосы были обернуты покрывалом, превосходившим по величине все предыдущие. Последняя, седьмая, чадра оставила открытыми только зеленые глаза, от сдерживаемых чувств светившиеся особым лихорадочным блеском.

Анжелику проводили в ее покои. Следом туда явился Осман Ферраджи. Она обратила внимание на то, что его черная кожа приобрела отсвет синеватой черепицы. Да и сама она под слоем белил, должно быть, выглядела бледной. Анжелика поглядела на евнуха с вызовом.

— Для какой искупительной жертвы меня обряжают, Осман-бей? — решительным тоном спросила она.

— Ты же прекрасно знаешь, Фирюза. Я должен представить тебя Мулею Исмаилу.

— Нет, этого не будет, — отрезала пленница. Ее тонкие ноздри вздрогнули, она подняла глаза и в упор взглянула в глаза Верховному евнуху. Его губы сжались, глаза стали острыми и блестящими, как сталь клинка.

— Ты попалась ему на глаза… Он тебя видел! Мне было нелегко ему объяснить, почему я тебя так долго прятал. Он внял моим доводам. Но теперь он хочет познать ослепившую его красавицу.

Его голос стал низким и глубоким.

— …Но ты никогда не была такой прекрасной, Фирюза! Ты обольстишь его, не сомневайся в этом. Для тебя он будет сама предупредительность и желание. В тебе есть все, чтобы ему понравиться. Белизна кожи, золотистые волосы, взгляд! И даже гордость твоя поразит его ум, привыкший встречать в женщинах только слабость. Даже твоя стыдливость, такая неожиданная у женщины, уже изведавшей любовь, — а ведь ты не можешь подавить ее и передо мной, — все это изумит и смягчит его сердце. Я его знаю. Знаю, какая жажда его мучит. Ты можешь стать для него живительным источником. Ты та, кто может обучить его страданию и боли. Ты можешь обучить его страху… Ты способна удержать его судьбу в своих хрупких руках… Ты можешь все, Фирюза!

Анжелика упала на подушки.

— Нет, — сказала она. — Нет, этого не будет. — И приняла настолько дерзкую позу, насколько позволяли многочисленные покрывала. — У вас в коллекции никогда не было француженки, Осман-бей? Вы на свою голову узнаете, из какого они теста…

И вдруг обычно торжественный Осман Ферраджи, сжав виски руками и покачиваясь, принялся стонать, как скорбящая женщина.

— Увы мне, увы! О, чем я так прогневил Аллаха, что ныне осужден своей головой отвечать за выходки подобной ослицы!

— Что с вами?

— Несчастная, да неужели ты все еще ничего не поняла? Уж не воображаешь ли ты, что тебе будет позволено отвергнуть Мулея Исмаила? Немножко подразнить его вначале, если тебе так хочется, можно — легкое сопротивление ему даже понравится. Но тебе подобает принять его как своего господина. Иначе ты погибнешь в страшных муках. Ты умрешь.

— Что ж! Тем хуже. И пусть умру. Пусть погибну в муках.

Верховный евнух воздел руки к небесам. Но тут же сменил тон и зашептал, склонившись к ней.

— …Фирюза, разве ты не жаждешь почувствовать, как руки мужчины сжимают твое прекрасное тело? Жар страсти снедает тебя, и ведь ты знаешь, что Мулей Исмаил не имеет себе равных на ложе любви. Он создан для этого, как для войны и охоты. Недаром в его жилах — негритянская кровь… Он способен семикратно осчастливить женщину за одну ночь… Я дам тебе настой, разжигающий любовный жар. Ты испытаешь такие наслаждения, что после них твоя жизнь станет сплошным ожиданием минуты, когда ты вновь сможешь вкусить это блаженство…

Анжелика оттолкнула его. Ее лицо пылало. Она вскочила и устремилась на галерею. К его изумлению, она остановилась перед узкой бойницей, выходившей на площадь, где трудились рабы. И он спросил себя, что за зрелище вызвало такое умиротворение на этом лице, еще недавно опаленном страстью?

— Каждый день в Мекнесе умирают пленники-христиане, отдавая жизнь за религию своих отцов. Чтобы сохранить ей верность, они терпят побои, пытки, непосильный труд… И это — простые люди, бедные и темные. Так неужели Анжелика де Сансе де Монтелу, потомок королей и крестоносцев, не способна сравниться с ними в стойкости? Конечно, никто не приставлял мне к груди копья с криком: «Стань мавританкой!» Напротив, мне говорят: «Ты должна отдаться Мулею Исмаилу, палачу христиан, убийце старого Савари!» А это такое же отречение от веры. Я не откажусь от моей веры, Осман Ферраджи!

— Вы погибнете в самых чудовищных пытках!

— Пусть так! Господь и все мои предки помогут мне!

Осман Ферраджи вздохнул. Он пока что исчерпал все доводы, но знал, что в конце концов ей придется уступить. Когда он покажет ей пыточные орудия и опишет некоторые особые пытки для женщин, ценимые султаном, у нее поубавится отваги! Но время не ждет!.. Мулей Исмаил в нетерпении.

— Послушайте, — сказал он по-французски. — Разве я не доказал вам свою дружбу? Я держал слово, и, если бы не собственная ваша неосторожность, султан сегодня не требовал бы вас к себе. Прошу, из одного уважения ко мне, согласитесь хотя бы на то, чтобы быть представленной ему! Он ждет вас. У меня уже не найдется оправданий, чтобы и дальше скрывать вас от него. Даже мне тогда не сносить головы. Всего лишь представиться ему… Это ведь ни к чему не обязывает. Кто знает, возможно, вы и не понравитесь ему? Разве это не было бы наилучшим выходом из положения? Я уже предупредил султана, что вы бываете порой совершенно несносны. Может, мне удастся заставить его еще чуть-чуть потерпеть.

Охваченная смятением Анжелика заколебалась. Выиграть время? Для чего? Чтобы утратить мужество? Чтобы дотянуть до побега?