Книга ... Ваш маньяк, Томас Квик - Ханнес Ростам

Они с Фредриком Лаурином, конечно же, углубились в разговоры о трудностях и превратностях в разоблачении скандала вокруг Квика, а также о безумной настойчивости Ханнеса при проверке обстоятельств смерти Осмо Валло. «Мы выходим во Всемирную паутину, чтобы найти ответы на наши вопросы», — процитировал Лаурин наизусть слова из первого документального фильма о Валло.

— Ничего смешного, — возразил Ростам. — На дворе был тысяча девятьсот девяносто шестой год, и Интернет впервые использовался для журналистского расследования.

— Да, то были другие времена, — согласился Лаурин.

— Тогда можно было ввести в поисковик «судебную медицину» и получить восемьдесят две ссылки, — сказал Ростам. — Это были адреса и телефоны восьмидесяти двух крупнейших экспертов в мире. Сегодня тебе выпадут миллионы ссылок — и единственное, чего ты там точно не найдешь, так это контактные данные крупнейших экспертов.

Вечер перешел в ночь. Ханнес отдохнул несколько минут и стал варить кофе.

— Сам я больше не могу пить кофе — чувствую только горечь. Противная сторона рака. Все средства наслаждения недоступны. Не могу пить алкоголь, не получаю удовольствия от сигареты, не хочется секса…

Чем позднее становилось, тем более расслабленно тек разговор. Каким-то образом Ханнес Ростам попал на тему машин и рассказал, что он — если выживет — купит себе первую в своей жизни по-настоящему роскошную машину. «Мерседес».

— Не говори глупостей, — простонал Лаурин. — Если тебе нужна машина, покупай «Шкоду» — там ты получишь хорошую вещь за адекватную цену. В противном случае ты платишь за всякие прибамбасы.

— Мне кажется, я это заслужил, — возразил Ханнес. — Я хочу, чтобы мне было удобно сидеть. И когда я обвожу взглядом салон, должно быть очевидно, что ради меня вырубили небольшой кусок тропических лесов.

Фредрик Лаурин не принимал эмоциональных аргументов, он продолжал долдонить, что все машины на самом деле одинаково хороши, единственное, что отличает дорогие машины от дешевых, — бессмысленный дизайн и каверзный маркетинг.

— Ты помнишь мое первое журналистское расследование? — прервал его Ханнес. — О подделке показаний одометра? Тот золотой «Мерседес», который, по словам фирмы, имел пробег восемь тысяч миль. Его использовали как школьный автобус и такси в лесах в окрестностях Кальмара — и на самом деле он накрутил семьдесят две тысячи миль. Семьдесят две тысячи миль! И он бегал, как в первый день. Вот это настоящее качество.

Фредрик Лаурин признал себя побежденным:

— Да, наша прошлая машина пробежала восемь тысяч миль. После этого ей оставалось лишь на свалку.

Когда я ехал домой по мосту Эльвборгсбрун, солнце разбрасывало свои первые лучи над Гётеборгским портом. Мысли вертелись в голове. Я понял две вещи: что непростая история жизни Ростама заслуживает того, чтобы ее рассказать; и что вторую историю — о тех выводах, которые он сделал, двадцать лет занимаясь журналистскими расследованиями и будучи одним из самых именитых журналистов в Швеции, — он никогда не расскажет сам.

Но как изложить это человеку, болеющему раком, не выглядя при этом совершенно бесчувственным?

Так и не найдя решения этой загадки, я позвонил ему и сказал все как есть.

Если мои слова и задели Ханнеса, то в его голосе я, по крайней мере, не услышал обиды:

— В сложившейся ситуации боюсь, что ты прав. Надо воспользоваться случаем.

Ханнес вырос в Стура Брота — престижном коттеджном поселке в окрестностях Лерума к востоку от Гётеборга. Его мать была зубным врачом, отец — «театральным человеком»: актером, драматургом, режиссером и со временем директором театра, сначала городского театра города Буроса, а потом «Театра-ателье» в Гётеборге. Семья держала прислугу.

Некоторое время на чердаке у семейства проживал молодой Пер Оскарссон, разгуливая в фетровых туфлях и черном берете. В выходные за столом собирались актеры и деятели культуры.

— В журналистском кругу почти неприлично иметь такое происхождение, — говорит Ханнес. — У меня же очень мало было желания взять реванш и все такое. Сам я, если честно, видел в этом сплошные плюсы.

Ханнес Ростам плохо вписывался в группу. Он вспоминает, что мог остаться на улице во время продленки, когда все уже зашли внутрь, — он был настолько занят своими мыслями, что не слышал звонка. Авторитеты также были его проблемой — он терпеть не мог, когда ему указывали, как поступать, и сам не любил поучать других.

По окончании общеобразовательной школы Ростам поступил в Экспериментальную гимназию в центре Гётеборга. Школа была знаменитой современной лабораторией в духе педагогики 70-х, где учащиеся все, что можно, определяли сами, а учителя выступали в роли советчиков. После трех месяцев Ханнес ушел оттуда.

— Убежден, что Экспериментальная гимназия была хороша для сильных индивидуалистов, не страдающих никакими проблемами. Мне это не подходило.

Вместо этого Ханнес сидел дома в Леруме, играя на электробас-гитаре. Он слушал «Битлз», «Роллинг Стоунз» и Боба Дилана. Брал уроки контрабаса и фортепиано. Иногда подменял басиста в группе старшего брата, исполнявшего чужие шлягеры.

Попытка учебы на музыкальном отделении Хвитфельдтской гимназии также прервалась, едва начавшись, и в шестнадцать лет он попал в гости к старику, у которого «был телескоп и который исследовал собственную сперму». Старик объяснил ему красоту Коммунистического манифеста.

— Это было круто, — вспоминает Ханнес. — В нем содержались решения всех мировых проблем. Когда я рассказал об этом отцу, он произнес пламенную речь в защиту западной демократии. Не могу сказать, чтобы она произвела на меня сильное впечатление, но тогдашние слова отца я носил с собой всю жизнь.

Получив работу в музыкальном магазине в Вайделе, Ханнес переехал в крошечную холостяцкую квартирку в Хаге. Туалет, расположенный на лестнице, он делил с алкашом, который «жил на одной водке».

Бас-гитара марки «Риккенбаккер», с широким кожаным ремнем, сделанным на заказ, украшенным цветами, символом инь-янь и обязательным пацифистским символом, занимала все больше места в жизни Ханнеса Ростама. Он бросил работу в магазине и перебивался случайными заработками в психиатрических больницах в Хисингене. В другие дни он ходил на биржу труда, которая давала направление на краткосрочную работу в порту.

— Молодость моя прошла совершенно безалаберно, — признается Ростам. — Настолько безалаберно, что мне даже не очень хочется о ней распространяться.

— Ханнес Ростам в семидесятые? — усмехнулся его друг и коллега-музыкант Улле Никлассон. — У меня перед глазами сразу встает картина: Ханс бредет по Хаге, пьяный в дрезину, с гитарой на животе. Можно было зайти к нему в гости, а он даже не замечал твоего появления, настолько был занят игрой на своем басе. Постоянное маниакальное бренчание — играть, играть, играть. Вот таким я представляю себе Ханнеса.

В 1975 году молодой басист был принят в «Блокюлла» — симфоническую рок-группу, которая должна была записать свою дебютную пластинку для фирмы грамзаписи Берта Карлссона «Марианн» на старой студии группы «Spotnicks» «Речь и звук».