Книга Тигрица - Дженнифер Блейк

Арлетта долго смотрела на нее, потом затрясла головой.

— Ты назвала меня мамой. Я даже не помню, когда в последний раз ты звала меня так…

— Если тебе неприятно…

— Я этого не говорила. Мне нравится, только… только я удивилась. Ведь я была тебе не такой уж хорошей матерью.

Это признание настолько потрясло Джессику, что она едва не задохнулась от удивления. Покраснев, она наконец сказала:

— Наверно, и я была не идеальной дочерью. Но в последнее время я много думала о тебе, об отце, о дедушке, обо всем, что случилось, и мне кажется, что я начинаю понимать, почему тебе так необходимо было вырваться…

— Ты правда понимаешь? А вот мне теперь кажется, что я была не так уж права. Тогда я, конечно, думала, что я совершаю настоящий подвиг и что только так я смогу остаться собой и не превратиться в пустоголовое, скучное, до омерзения добропорядочное бесполое существо, которое твой дед хотел из меня сделать. — Губы Арлетты слегка скривились. — Но сейчас мне начинает казаться, что с начала и до конца это было чистое сумасбродство.

— И все равно ты имела право решать сама за себя.

— Возможно. Просто вместо того, чтобы уехать в другое место и попытаться создать что-то свое, я предпочла болтаться по здешним кабакам и показывать Клоду Фрейзеру фигу в кармане. А иногда и не в кармане. Так я упустила свой шанс стать самостоятельной, стать кем-то или чем-то и навсегда осталась «его беспутной дочерью». Ты меня понимаешь?

— Но ведь тебя ни к чему не готовили и ничего от тебя не требовали.

— О, это просто отговорка. Если бы я захотела, я могла бы учиться, поступить в колледж или университет. Если бы твой отец не погиб, я бы, наверное, так и сделала, но вместо этого я плыла по течению, от мужчины к мужчине, позволяя им заботиться обо мне и подсказывать, что и как делать. В конце концов все они начинали напоминать мне твоего деда, и я уходила от них, чтобы через месяц, через полгода начать все сначала.

— Тогда были другие времена… — Джессика не понимала, почему ей так хочется найти для матери хоть какое-то оправдание, поскольку никогда прежде такого желания в ней не возникало. Да и Арлетта вряд ли в этом нуждалась. Должно быть, Джессика просто сожалела о ее впустую потраченной жизни и о тех годах, которые они провели отдельно друг от друга.

Арлетта приподняла плечи и тут же опустила их покорным и бессильным жестом.

— Теперь это, наверное, не имеет значения. Меня беспокоит другое. Ты.

— Я? Почему?

— Иногда мне кажется, что тебе пришлось платить за все мои ошибки. Твой дед был так строг и так зорко следил за тобой, потому что боялся, как бы ты не превратилась в такую, как я. И вот ты выросла…

— До омерзения добропорядочным, бесполым существом, да?

Арлетта хрипло рассмеялась, когда к ней вернулись ее же собственные слова.

— Не совсем. Скажи мне, Джесс, уверена ли ты, что, работая на «Голубую Чайку», ты занимаешься именно тем, чего бы тебе на самом деле хотелось? Или ты продолжаешь по инерции выполнять его волю?

— Хотела бы я знать это сама!

— Подумай над этим. Подумай как следует, потому что если ты хочешь чего-то другого, ты не должна оставаться здесь.

— Чего-то другого… — повторила Джессика негромко и растерянно.

— Да, другого. Мир велик, Джессика. Неужели ты никогда не задумывалась о том, чем бы ты занималась или хотела бы заняться, если бы «Голубой Чайки» не было?

Джессика натянуто улыбнулась.

— Задумывалась, конечно, задумывалась. Но вся беда в том, что я так и не нашла ответа.

— Тогда думай как следует, думай до тех пор, пока не найдешь ответ. Когда КМК окончательно поглотит нашу жалкую компанию, это будет самый подходящий момент, чтобы с чистой совестью оставить ее и попробовать что-нибудь другое.

Джессика смотрела в стол, чертя ногтем большого пальца по вытканным на скатерти узорам.

— Честно говоря, мне очень нравится бизнес, деловое администрирование. Мне нравится решать важные дела, нравится наблюдать, как благодаря моим усилиям компания становится больше и сильнее. И мне бы очень хотелось, чтобы «Голубая Чайка» стала по-настоящему большой корпорацией. Перспективы, которые мы обсуждали с Рафаэлем, могут быть… в общем, все это очень и очень интересно.

— Ну-ну, — с сомнением произнесла Арлетта. — Если так, тогда все в порядке.

Джессика знала, что права. Она готова была подписаться под каждым словом, которое она только что сказала, и, пожалуй, впервые за все время она призналась себе, что в объединении двух фирм есть свои значительные плюсы.

— Короче говоря, — сказала Джессика, — моя работа меня более чем устраивает.

Арлетта кивнула.

— Я не собираюсь лезть в ваши с Рафаэлем дела. Подобные вещи никогда меня не интересовали. Просто мне очень хочется, чтобы ты была счастлива.

— Я знаю. Надеюсь, так или иначе все решится само собой.

Арлетта внимательно посмотрела на дочь.

— Только не заводись, как я, и не воображай себя вольной пташкой. Я ведь тоже считала себя свободной как ветер, но оказалось, что я слишком зависима от мужчин. К комфорту, к ощущению безопасности слишком легко привыкнуть, так что теперь я готова броситься на шею любому, кто носит штаны. Ну, почти любому…

В голосе Арлетты было столько самоуничижительной горечи, что Джессика поспешно сказала:

— Если ты имеешь в виду Холивелла…

— В каком-то смысле — да, хотя тут, я думаю, все будет в порядке. Он мне не нужен, как, собственно, и никто другой. Здесь Зоя абсолютно права. Может быть, это знак, что мне пора перестать гоняться за мужиками и подумать о том, как я выгляжу в глазах нормальных людей.

— Не надо, не говори так! — воскликнула Джессика, услышав в голосе матери боль и растерянность. — Не позволяй никому — никому, слышишь? — указывать тебе, как жить. Ты бежала от деда, а теперь сама сажаешь себе на шею другого надсмотрщика! Забудь про Зою, забудь про меня, забудь про все, что мешает тебе быть собой и чувствовать себя счастливой.

Арлетта и Джессика долго смотрели друг на друга, и взгляд одних зеленых глаз встретился со взглядом других, передавая от матери к дочери и обратно какое-то удивительно сильное и теплое чувство. Это была не признательность, даже не любовь, а что-то еще более древнее, примитивное, неразрывное — то, что с древнейших времен накрепко связывает всех, в чьих жилах течет одна кровь.

Неожиданно лицо Арлетты дрогнуло и перекосилось, как от боли. Глаза ее наполнились слезами, а накрашенные губы жалко запрыгали.

— О Боже! — выдохнула она. — Джессика, милая…

— Что?! Что случилось? Скажи же скорей!