Книга Монахиня. Племянник Рамо. Жак-фаталист и его Хозяин - Дени Дидро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дениза покраснела, неверно поняв мои слова; она подумала, что подвязки предназначаются для другой, и стала грустной: она делала неловкие движения, искала принадлежности, нужные для перевязки, смотрела на них и не видела; она опрокинула вино, только что ею подогретое; подошла к моей постели, чтобы наложить повязку; взяла мою ногу дрожащей рукой, развязала бинты, а когда надо было припарить рану, она забыла все, что было нужно для этого; сходила за необходимым, перевязала меня, и я тут же увидел, что она плачет…
«Дениза, вы, кажется, плачете? Что с вами?»
«Ничего».
«Кто-нибудь вас огорчил?»
«Да».
«А кто этот злодей?»
«Вы».
«Я?»
«Да».
«Как же это случилось?»
Вместо ответа она перевела взгляд на подвязки.
«Так это заставило вас плакать?»
«Да».
«Ах, Дениза, перестаньте плакать: я купил их для вас».
«Правду ли вы говорите, господин Жак?»
«Истинную правду; и в доказательство – вот они».
Но, поднося ей подвязки, я удержал одну из них; лицо ее сквозь слезы озарилось улыбкой. Я взял ее за руку, подвел к постели, положил ее ногу на край, поднял ей юбки до колен, где она прижала их руками, поцеловал ей щиколотку, надел подвязку, которую держал; но не успел я это сделать, как вошла Жанна, ее мать.
Хозяин. Вот неприятный визит!
Жак. Может быть – да, может быть – нет. Вместо того чтобы обратить внимание на наше смущение, она заметила только подвязку в руках дочери.
«Какая прелестная подвязка! – сказала она. – Но где же другая?»
«На моей ноге, – отвечала Дениза. – Он сказал, что купил их для своей подружки, и я решила, что это для меня. Не правда ли, мама, раз я надела одну, то могу оставить себе и другую?»
«Ах, господин Жак, Дениза права: одна подвязка без другой не годится, и вы не захотите отнять ее».
«Почему бы нет?»
«Дениза этого не хочет, и я тоже».
«В таком случае договоримся: я надену ее на Денизу в вашем присутствии».
«Нет, нет, это невозможно».
«Тогда пусть отдаст мне обе».
«И это тоже невозможно».
Но тут Жак и его Хозяин доехали до окраины деревни, где хотели повидать ребенка шевалье де Сент-Уэна и его кормильцев. Жак умолк; Хозяин же его сказал:
– Спешимся и сделаем перерыв.
– Зачем?
– Затем, что, судя по всему, ты приближаешься к концу своей истории.
– Не совсем.
– Когда доходишь до колена, остается немного пути.
– Сударь, у Денизы ляжки длиннее, чем у других женщин.
– Все-таки спешимся.
Они спешились; Жак сошел первым и бросился помогать Хозяину; но не успел тот вложить ногу в стремя, как ремень лопнул, и мой шевалье, опрокинувшись назад, больно шлепнулся бы о землю, если бы не очутился в объятиях своего лакея.
Хозяин. Так вот как ты обо мне заботишься, Жак! Ведь я мог повредить себе бок, сломать руку, размозжить голову, быть может – разбиться насмерть.
Жак. Велика беда!
Хозяин. Что ты сказал, грубиян? Постой, постой, я научу тебя разговаривать!..
И Хозяин, дважды обернув кисть ремешком кнута, кинулся преследовать Жака, а Жак, заливаясь хохотом, – бегать вокруг лошади, Хозяин – клясться, браниться, беситься с пеной у рта и тоже бегать кругом, осыпая Жака потоком ругательств; эта беготня продолжалась до тех нор, пока оба они, обливаясь потом и изнемогая от усталости, не остановились – один по одну, другой по другую сторону лошади, Жак – задыхаясь и хохоча, Хозяин – задыхаясь и обращая на него гневные взгляды. Когда они слегка перевели дух, Жак сказал своему Хозяину:
– Согласен ли мой Хозяин признать…
Хозяин. Что еще должен я признать, собака, мошенник, негодяй? Что ты гнуснейший из всех лакеев, а я несчастнейший из господ?
Жак. Разве не доказано с очевидностью, что мы по большей части действуем независимо от нашей воли? Скажите положа руку на сердце: хотели вы делать хоть что-нибудь из того, чем занимались все эти полчаса? Разве вы не были моей марионеткой и не продолжали бы быть моим паяцем в течение месяца, если б я это задумал?
Хозяин. Как! Все это было шуткой с твоей стороны?
Жак. Да, шуткой.
Хозяин. И ты ожидал, что ремень лопнет?
Жак. Я это подготовил.
Хозяин. И ты меня дергал за ниточку, чтобы я бесновался по твоему капризу?
Жак. Именно.
Хозяин. Твой наглый ответ был обдуман заранее?
Жак. Да, заранее.
Хозяин. Ты опасный мерзавец.
Жак. Скажите лучше, что благодаря моему капитану, сыгравшему со мной однажды подобную штуку, я стал тонким мыслителем.
Хозяин. А если бы я все-таки поранил себя?
Жак. Свыше, а также в моем предвидении было предначертано, что этого не случится.
Хозяин. Присядем, нам необходимо отдохнуть.
Они садятся, и Жак говорит:
– Черт бы побрал дурака!
Хозяин. Ты, разумеется, говоришь о себе?
Жак. Да, о себе: я не оставил ни одной капли в кубышке.
Хозяин. Не жалей: я бы выпил ее, так как умираю от жажды.
Жак. Черт бы вторично побрал дурака, который не оставил двух капель!
Хозяин умоляет Жака продолжить свою историю, чтоб обмануть усталость и жажду; Жак отказывается, Хозяин дуется. Жак предоставляет ему дуться; наконец, еще раз упомянув о несчастье, которое может случиться от этого, он принимается за историю своих любовных похождений и говорит:
– В один праздничный день, когда сеньор замка отправился на охоту…
Тут он внезапно остановился, а затем сказал:
– Не могу больше; я не в силах продолжать; мне кажется, что рука судьбы снова схватила меня за горло, и я чувствую, как она его сжимает; ради бога, сударь, разрешите мне прекратить.
– Ну хорошо, прекрати и спроси вон в той ближайшей хижине, где живет муж кормилицы…
Хижина помещалась несколько ниже; они двинулись к ней, каждый держа под уздцы свою лошадь. В ту же минуту дверь отворилась, и оттуда вышел человек; Хозяин испустил крик и схватился за шпагу; человек сделал то же. Обе лошади испугались бряцания оружия; лошадь Жака оборвала повод и убежала; тотчас же шевалье, с которым скрестил оружие Хозяин Жака, упал мертвым на землю. Сбежались местные крестьяне. Хозяин поспешно вскочил в седло и ускакал во всю прыть. Жака схватили, скрутили ему руки за спину и повели к местному судье, который отправил его в тюрьму. Убитый оказался шевалье де Сент-Уэном, которого судьба привела в этот самый день вместе с Агатой к кормилице их ребенка. Агата рвет на себе волосы над трупом своего любовника. Хозяин Жака уже так далеко, что его и след простыл. Жак, направляясь от дома судьи в тюрьму, сказал:
– Так должно было случиться; это было предначертано свыше…
Тут я остановлюсь, ибо это все, что мне известно об обоих моих героях. – А любовные похождения Жака? – Жак сто раз говорил, что ему было предначертано свыше не докончить этой истории, и он был прав. Вижу, читатель, что тебя это сердит. Ну что ж, продолжай рассказ с того места, на котором Жак остановился, и фантазируй, сколько тебе будет угодно, или навести мадемуазель Агату, справься о названии деревни, где арестовали Жака, повидайся с ним и расспроси его: он не заставит просить себя дважды, чтобы тебя удовлетворить; это развлечет его. На основании его записок, которые не без причин представляются мне подозрительными, я мог бы, может статься, восполнить то, чего здесь не хватает: но к чему? Интересно лишь то, что считаешь истинным. Между тем было бы излишней смелостью высказать без зрелой проверки какое-либо суждение о беседах Жака-фаталиста и его Хозяина – самого значительного произведения, появившегося со времен «Пантагрюэля» мэтра Франсуа Рабле и «Жизни и приключений кума Матье», а потому я перечитаю записки Жака со всем напряжением умственных сил и всей беспристрастностью, на какие способен, и через неделю доложу тебе окончательно свое мнение, с правом взять свои слова назад, если кто-либо поумнее меня докажет, что я ошибся.
Издатель добавляет:
Прошла неделя. Я прочитал названные записки: из трех добавленных к ним параграфов, отсутствующих в принадлежащей мне рукописи, я признаю подлинными первый и последний, а средний считаю вставленным позже. Вот первый из них, предполагающий еще один пропуск в беседе между Жаком и его Хозяином:
