Книга Европа против России. 1812 год - Алексей Васильевич Шишов

ни выслать кавалерийский авангард, чтобы узнать дорогу.

Солдаты падали духом, терялись и приходили в замешательство. Всякое незначительное обстоятельство тревожило их. Пяти, шести человек было достаточно, чтобы испугать целый батальон. Вместо того чтобы держаться вместе, они бродили врозь в поисках огня. Те, которых назначили разведчиками, покидали свои посты и отправлялись в дома погреться. Они рассыпались во все стороны, удалялись от своих корпусов и легко попадали в руки врагов. Другие ложились на землю, засыпали, немного крови шло у них из носа, и сонные они умирали. Тысячи солдат погибли так.

Полякам удалось спасти несколько лошадей и немного пушек, но французов и солдат других наций совсем нельзя было узнать. Особенно пострадала кавалерия. Сомневаюсь, уцелело ли в ней три тысячи человек из сорока. Не будь московского пожара, мне бы все удалось. Я провел бы там зиму.

В этом городе было до сорока тысяч людей в рабской зависимости. Ведь вы, должно быть, знаете, что русское дворянство держит своих крепостных почти в рабской зависимости. Я провозгласил бы свободу всех крепостных в России и уничтожил бы крепостнические права и привилегии дворянства. Это дало бы мне массу приверженцев. Я заключил бы мир в Москве или на следующий год пошел бы на Петербург. Александр прекрасно знал все это, поэтому-то он послал в Англию свои бриллианты, свои драгоценности и свои корабли.

Мой успех был бы полный без этого пожара. Восмью днями раньше я одержал над ними победу в большом деле при Москве-реке; с девяносто тысячами напал я на русскую армию, достигшую двухсот пятидесяти тысяч с ног до головы вооруженных, и я разбил ее на голову. Пятьдесят тысяч русских остались на поле битвы. Русские имели неосторожность утверждать, что выиграли сражение, и тем не менее через восемь дней я входил в Москву.

Я очутился среди прекрасного города, снабженного провиантом на целый год, ибо в России запасы всегда на несколько месяцев делались до наступления морозов. Всевозможные магазины были переполнены. Дома жителей были хорошо снабжены, и большинство их оставили своих слуг, чтобы служить нам.

Многие хозяева оставили записочки, прося в них французских офицеров, которые займут их дома, позаботиться о мебели и других вещах; они говорили, что оставили все, что могло нам понадобиться, и что они надеются вернуться через несколько дней, как только император Александр уладит все дела, что тогда они с восторгом увидятся с нами. Многие барыни остались. Они знали, что ни в Берлине, ни в Вене, где я был с моими армиями, жителей никогда не обижали: к тому же они ждали скорого мира.

Мы думали, что нас ожидает полное благосостояние на зимних квартирах, и все обещало нам блистательный успех весной. Черз два дня после нашего прибытия начался пожар. Сначала он не казался опасным, и мы думали, что он возник от солдатских огней, разведенных слишком близко к домам, почти сплошь деревянным. Это обстоятельство меня взволновало, и я отдал командирам полков строжайшие приказы по этому поводу. На следующий день огонь увеличился, но еще не вызвал серьезной тревоги. Однако, боясь его приближения к нам, я выехал верхом и сам распоряжался его тушением. На следующее утро поднялся сильный ветер, и пожар распространился с огромной быстротой.

Сотни бродяг, нанятые для этой цели, рассеялись по разным частям города и спрятанными под полами головешками поджигали дома, стоявшие на ветру: это было легко ввиду воспламеняемости построек. Это обстоятельство, да еще сила ветра делали напрасными все старания потушить огонь. Трудно было даже выбраться из него живым.

Чтобы увлечь других, я подвергался опасности, волосы и брови мои были обожжены, одежда горела на мне. Но все усилия были напрасны, так как оказалось, что большинство пожарных труб испорчено. Их было около тысячи, а мы нашли среди них, кажется, только одну пригодную, кроме того, бродяги, нанятые Растопчиным, бегали повсюду, распространяя огонь головешками, а сильный ветер еще помогал им. Этот ужасный пожар все разорил.

Я был готов ко всему, кроме этого. Одно это не было предусмотрено: кто бы подумал, что народ может сжечь свою столицу. Впрочем, жители делали все возможное, чтобы его потушить. Некоторые из них даже погибли при этом. Они приводили к нам многих поджигателей с головешками, потому что нам никогда бы не узнать их среди этой черни.

Я велел расстрелять около двухсот поджигателей. Если бы не этот роковой пожар, у меня было бы все необходимое для армии, прекрасные зимние квартиры, разнообразные припасы в изобилии, на следующий год решилось бы все остальное. Александр заключил бы мир, или я был бы в Петербурге».

Я спросил его, как он думает, мог бы он всецело покорить Россию.

«Нет, – ответил Наполеон, – но я принудил бы Россию заключить выгодный для Франции мир. Я на пять дней опоздал покинуть Москву.

Нескольких генералов, – продолжал он, – огонь поднял с постели. Я сам оставался в Кремле, когда пламя окружило меня. Огонь распространился до китайских и индийских магазинов, потом до складов масла и спирта, которые загорелись и захватили все. Тогда я уехал в загородный дворец императора Александра в расстоянии приблизительно 4 верст от Москвы, и вы, может быть, представите себе силу огня, если я скажу вам, что трудно было прикладывать руку к стене или окнам со стороны Москвы, так эта часть была нагрета пожаром.

Это было огненное море, небо и тучи казались пылающими, горы красного крутящегося пламени, как огромные морские волны, вдруг вскидывались, подымались к пылающему небу и падали затем в огненный океан. О! Это было величественнейшее и самое устрашающее зрелище, когда-либо виденное чловечеством!»

(Французы в России. 1812 г. по воспоминаниям современников-иностранцев. Составители А.М. Васютинский, А.К. Дживелегов, С.П. Мельгунов. Ч. 1–3. М.: Задруга, 1912.)

Арман де Коленкур

ПОХОД НАПОЛЕОНА НА РОССИЮ. ОТ КРАСНОГО ДО СМОРГОНИ

…От императора не ускользнуло ни одно из тех соображений, которые могла внушить ему эта непредусмотрительность врага. Но он лишь еще больше возмущался непредусмотрительностью генерала Партуно, которая, как он говорил, обошлась нам так дорого, между тем как легко было бы спасти все и превратить переход через Березину в одну из прекраснейших и славнейших операций, осуществлявшихся когда-либо на войне.

Он говорил еще, что русские генералы не произвели до сих пор ни одной подлинно военной операции, ни одного удачного маневра, который не был бы им указан их правительством. Витгенштейн, которого во время операций на Двине он считал самым твердым и самым способным из них, потерял все в его глазах из-за своих ошибочных маневров, своей нерешительности