Книга Острова в океане - Эрнест Миллер Хемингуэй

который забрался на самый дальний конец острова за мангровую рощу.

— А ты что-нибудь обнаружил? — спросил Ара.

— Нет, ничего.

— Под этим дождиком Вилли немного поостынет. Вот отвезу тебя и за ним поеду. Как ты думаешь, Том, где они?

— В Гильермо. Я бы на их месте туда подался.

— И я тоже. И Вилли так считает.

— Как он там?

— Прямо землю роет. Ты же его знаешь, Том.

— Да, — сказал Томас Хадсон. Они подошли к катеру, и он взобрался на борт.

Томас Хадсон видел, как Ара развернул шлюпку и скрылся в белопенном шквале. Потом он крикнул вниз, чтобы ему дали полотенце, и вытерся досуха, стоя на корме.

Генри сказал:

— А выпить не хочешь, Том? Ты же промок насквозь.

— С удовольствием.

— Неразбавленного рому?

— Что ж, хорошо, — ответил Томас Хадсон. Он сошел вниз за свитером и шортами и увидел, что люди настроены весело.

— Мы все выпили неразбавленного рому, — сказал Генри и подал ему налитый до половины стакан. — Я считаю, что, если выпить да сразу же обсушиться, тогда не простудишься. Как по-твоему?

— А-а, Том! — сказал Питерс. — Присоединяешься к нашей компании? Мы для здоровья пьем.

— Ты когда проснулся? — спросил его Томас Хадсон.

— Когда бульканье услышал.

— Вот я сам как-нибудь ночью побулькаю, тогда посмотрим, проснешься ты или нет.

— Не трудись, Том. Вилли проделывает это каждую ночь.

Томас Хадсон решил не пить рома. Потом, увидев, что все пьют и все держатся бодро и весело, несмотря на невеселые дела, которые их ожидают, передумал: с его стороны это, пожалуй, было бы слишком педантично и добродетельно. Кроме того, ему хотелось выпить.

— Давай поделимся, — сказал он Питерсу. — Из всех сукиных сынов ты единственный, кто спит с наушниками лучше, чем без наушников.

— Чего тут делить? — сказал Питерс, позволяя себе отступить от служебной дисциплины. — Ни тебе, ни мне не получится.

— Ну, так наливай себе отдельно, — сказал Томас Хадсон. — Я это пойло не меньше, чем ты, люблю.

Остальные наблюдали за ними, и Томас Хадсон видел, как ходят скулы у Генри.

— Пей до дна, — сказал Томас Хадсон. — И смотри, чтобы твои таинственные механизмы работали сегодня ночью на полную катушку. Уж ты постарайся — и ради себя и ради нас.

— Ради всех нас, — сказал Питерс. — А кто здесь на катере самый работяга?

— Ара, — сказал Томас Хадсон и, оглядев их всех, сделал первый глоток из стакана. — Да и все прочие не хуже, мать их так.

— Твое здоровье, Том, — сказал Питерс.

— Твое здоровье, — сказал Томас Хадсон и почувствовал, как эти слова холодно и вяло сходят у него с языка. — За здоровье короля наушников, — сказал он, стараясь восстановить что-то утерянное. — За всяческое бульканье, — добавил он, теперь уже далеко шагнув по тому пути, который следовало избрать с самого начала.

— За здоровье моего командира, — сказал Питерс, слишком натягивая струну.

— Формулировка — дело твое, — сказал Томас Хадсон. — Уставом это не предусмотрено. Но так и быть. Можешь повторить это еще раз.

— Твое здоровье, Том.

— Спасибо, — сказал Томас Хадсон. — Но быть мне последним сукиным сыном, если я выпью за твое здоровье до того, как ты и вся твоя аппаратура будете действовать исправно.

Питерс посмотрел на Томаса Хадсона, и дисциплина сковала ему лицо, а тело его, порядком изувеченное, приняло осанку человека, отслужившего три срока на пользу дела, в которое он верил, и расставшегося с ним ради чего-то другого, как это произошло и с Вилли. Он сказал машинально, без всяких попыток вложить иной смысл в свои слова:

— Слушаю, сэр.

— Твое здоровье, — сказал Томас Хадсон. — И подвинти там все свои хреновые чудеса.

— Слушаю, Том, — сказал Питерс. Сказал от всего сердца, без всяких подковырок.

Ну, пожалуй, хватит, подумал Томас Хадсон. Тут я поставлю точку и пойду на корму ждать появления своего другого трудного ребеночка. Не могу я относиться к Питерсу так, как к нему относятся остальные. Все его недостатки известны мне не хуже, чем им. Но в нем что-то есть. Он как ложь, в которой ты зашел так далеко, что уже недолго до правды. Он не справляется с нашей аппаратурой — это верно. Но, может, он способен на что-нибудь более серьезное?

Вилли тоже хорош, подумал он. Один другого стоит. Пора бы ему и Аре вернуться.

Сквозь дождь и белые всплески волн, закручивавшихся под хлесткими ударами ветра, он увидел шлюпку. Они поднялись на борт мокрые до нитки. Дождевиков ни тот, ни другой не надели, а завернули в них своих niños.

— Здорово, Том, — сказал Вилли. — Мокрая задница и пустое брюхо — вот все наши достижения.

— Прими моих деток, — сказал Ара, подавая наверх закутанные в дождевики автоматы.

— Так-таки ничего?

— Ничего в десятикратном размере, — сказал Вилли. С него лило на корму, и Томас Хадсон крикнул Хилю, чтобы тот принес два полотенца.

Ара подтянул бакштовом шлюпку и поднялся на борт.

— Ничего, ничего и еще раз ничего, — сказал он. — Том, в такой дождь нам должны бы засчитать сверхурочные.

— Автоматы надо почистить немедля, — сказал Вилли.

— Сначала сами обсушимся, — сказал Ара. — Меня хоть выжми. То никак не мог под дождь попасть, то вымок так, что даже на заднице гусиная кожа.

— Знаешь, Том, — сказал Вилли. — Эти мерзавцы могут выйти в шквальный ветер с зарифленными парусами. Если только у них пороху хватит.

— Да, мне это тоже приходило в голову!

— С утра, в штиль, они, наверно, прячутся, а как шквал, так сразу выходят в море.

— Как ты думаешь, где они?

— Думаю, не дальше Гильермо. А, впрочем, кто их знает.

— Завтра на рассвете мы выйдем и у Гильермо поймаем их.

— Может, поймаем, а может, они уже уйдут оттуда.

— Все может быть.

— Какого черта у нас радара нет?

— А чем он нам помог бы сейчас?

— Ладно, молчу, — сказал Вилли. — Ты меня извини, Том. Но охотиться с УКВ за объектом, на котором нет радио…

— Да, правильно,