Книга Когда мир изменился - Ник Перумов

нет, — добавляла она всегда. — Никто не отзывается. Нет Эвиала с хотя бы памятью о кристаллах магии, кои хранили её родители.

Ничего нет. Как же так? В голове не укладывалось. Ничего нет, а они с Аэ — есть. Осколки древнего мира, реликты старого — посреди нового, рождённого Изменением.

Эта башня тоже была старой. Куда старше, чем селения вокруг, чем церковь святого Антония или чем даже замок герцога Орсино.

И сейчас подземелья башни отвечали.

— И-идёмте, — наконец простонал несчастный маэстро. — Если уж без этого никак нельзя обойтись… хотя я бы предпочёл остаться здесь, наверху… добрый синьор, добрая синьорита, смилуйтесь над стариком! Я понимаю, ваша собственная сила велика… и я ведь не сопротивляюсь, вы видите?

— Видим, маэстро, — негромко сказал Фесс, перекидывая посох из одной руки в другую. — Мы не желаем вам никакого вреда. И потому хотим как можно скорее покончить с этим делом.

Про нежелания вреда было, конечно, лишь частичной правдой. Старый Мельноизор, давая им поручение, прорычал, скрываясь в огненной бездне:

— А вора приведите ко мне! Вот сюда, на этот край!

Ни он, ни Аэ тогда ничего не ответили, лишь покачали головами. Старый дракон — старый по меркам этого мира — злобно фыркнул, но, нутром, наверное, ощущая, с кем говорит, не настаивал.

…Дело оставалось внешним, сугубо внешним. Главным были их ощущения, звуки, цвета, запахи, прикосновения. Слова Аэ. Её взгляды, яростные, властные, взгляды истинной драконицы.

Земля под ногами, воздух в лёгких, свет в глазах. Сила и заклятия, мощь слова, изменяющего мир.

Всё по-прежнему. И всё иначе.

— Хорошо, — обречённо вздохнул маэстро. — Марица! Поди ляг. Её ведь это не касается, не так ли, синьор, не так ли, синьорина?

— Пока не касается, — холодно объявила драконица. — Хотя дур, что намеревались кидаться в меня склянками с царской водкой, мне не жалко. Поэтому пусть сидит тихо. Вам всё понятно, мэтр?

— Угу, — лысина почтенного мэтра совсем поникла. — Позвольте мне сменить одеяние и я, э-э-э, буду готов. Однако не пойму, чем смогу оказаться полезен, у меня ведь нет ни планов этих катакомб, ничего. Я туда не совался — зачем они мне? Крепко-накрепко запер двери туда, приставил стража…

— Такого же, как Гробус?

— Нет, синьорина, попроще, хотя в чём-то и сильнее. Там только крысы раньше бегали… не знаю уж, чем там они могли разжиться, голые кости уже невесть сколько веков…

— И что же дальше, маэстро?

— Что же дальше, синьор? Да ничего! Какое мне дело до тех подземелий? Страж мой справлялся, никто оттуда меня не беспокоил, что бы там ни утверждал этот старый шарлатан Гоцци, выдававший себя, подумайте только, за мастера некромантии! Тьфу, тьфу, спаси и сохрани, честному магу и подумать-то о таком страшно!

— Страшно, синьор? — ухмыльнулась драконица. — А ваши собственные стражи, тот же Гробус? Это разве не некромантия?

— Это? Это?! — маэстро, кажется, обретал почву под ногами. — Помилуйте, прекрасная и грозная синьорина…

— Кхм! Котик! Ты кому тут делаешь комплименты?

— О боже, Марица, ты же должна была лечь в постель!

— Ну как же я оставлю своего котика! — возмутилась кипящая боевым рвением девица, меча на усмехающуюся Аэсоннэ яростные взгляды. — Тут едва отвернёшься, как ты уже расточаешь любезности этой… этой…

— Ну-ну? — подзадорила Марицу драконица. — Какой же именно «этой»?

— Марица! Хватит! — рявкнул Гольдони невесть откуда взявшимся повелительным голосом. — Прошу простить, синьорина, и вы, синьор Фесс. Так вот, Гробус — это же просто анимирование. Придание видимости жизни и самая малость соображения. Помилуйте, синьорина, некромантия у нас строго-настрого запрещена эдиктом самого герцога, да продлит гос…

— Да продлит господь его дни, — подхватила Аэсоннэ, мило улыбаясь прямо в лицо кипящей от гнева Марице. — Идёмте, мэтр, идёмте! По дороге расскажете.

★★★

—…Так вот, некромантия, пре… э-э, синьорина, это, должен вам сказать, оживление мёртвых. Разговоры с ними. С потусторонними силами. Это возвращение умершему видимости жизни, это власть над его душой. Ибо никак иначе не оживить мёртвую плоть, как не вернув обратно душу усопшего.

Они шли вниз по узким винтовым лестницам. Впереди — мэтр Гольдони с масляным фонарём, за ним — Аэсоннэ и замыкающим — Фесс, что по-прежнему куда больше молчал и слушал, чем говорил.

— Простите, мэтр, но ведь ваш Гробус…

— Не-ет, синьорина, Гробус — это не умерший человек, живший когда-то. В нём ничего от человека и нет. Замок дверной с магическим запором — это разве некромантия? Неважно, что взять и зачаровать, железные детальки или человеческие кости. Важно, чтобы ничья душа к ним бы не была присоединена. Осторожнее здесь, пре… синьорина, ступеньки тут совсем стёрлись…

— Вы вполне можете называть меня «прекрасной синьориной», маэстро. Я не обижусь. А Марица не слышит, она далеко.

— О! О! — сжался вдруг маэстро, немедля понизив голос до еле слышимого шёпота. — Вы не представляете, синьорина, какой у этих рыжеволосых и зеленоглазых ведьмочек слух! Особенно у столь стервозных, как Марица.

— Если она стервозная, то зачем она вам?

— Н-ну… — замялся и покраснел мэтр Гольдони. — У неё, гм, есть положительные качества, о которых я, право же, не могу говорить с незнакомой пре… синьориной, будучи скован приличиями и воспитанием…

— Впрочем, не моё дело, маэстро. Так, вижу подходящую дверь. Это здесь, я полагаю?...

Узкая винтовая лестиница, проложенная в толще стены, заканчивалась массивной дверью, низкой, почти квадратной.

— А вот это уже сталь цвергов, — как бы походя уронила драконица. — Отличная работа, маэстро. Прекрасный выбор. Такая створка устоит и перед костяным драконом.

— А-ах! — аж присел маэстро. — Не говорите так, синьорина. Этот проходимец Карло Гоцци врёт, как дышит, почти всегда, но… но иногда даже он говорит правду. Он описал один случай, совершенно непредставимый… и я