Книга Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни - Екатерина Владимировна Лобанкова

дворянина являлась земная жизнь Иисуса Христа. Библия как главная книга сопровождала Глинку всю его жизнь, даря временный покой и нравственные опоры. Чтение Священного Писания приносило облегчение во время страданий. Но не только молитва каноническая, но молитва музыкальная, пусть и не в традиционных формах, а за роялем, была обращена к Богу и вечности.

Так, в конце жизни Глинка пришел к двум главным темам искусства и темам жизни — это литургия как момент свершения таинства Евхаристии и славление русского императора, который является помазанником Божьим на Русской земле. Триада Уварова, когда-то ставшая основой «Жизни за царя», сокращалась до диады, то есть до двух главных понятий, с которыми себя идентифицировал композитор, — это православие и самодержавие.

Последний рубеж

Возвратившись в Петербург в середине мая 1854 года, они с Педро поселились в доме, который Людмила сняла для всех в Царском Селе{504}. Дом казался уютным, с хорошим балконом и небольшим садиком, как и мечтал Глинка. Рядом были два больших парка. Но Глинка хандрил после долгой дороги — в путешествии натер ноги и теперь сидел дома, ожидая посещения друзей.

Его навещала любимая Мария Кржисевич. Он давал ей наказы весьма личного плана, например, купить новые носки, длинные без рисунка, похожие на чулки, из хорошего шелка. Она жила в Петербурге, имела связи и влияние в свете, как жена губернского секретаря, и устраивала для Глинки многие хозяйственные и бюрократические дела (в том числе будет помогать с оформлением загранпаспорта). Людмила просила ее купить платьице для Оли и пальто.

Молодые друзья встречали Глинку как Одиссея, привезшего европейское «золотое руно» — музыкальные новинки и редкие партитуры. Но мода на старину уже широко распространилась не только в Европе, но и в России. Древнюю «экзотику» искал Владимир Стасов, путешествующий по Италии, а затем Энгельгардт, отправляющийся в Европу.

Стасов привез из Флоренции большое количество редких нот, которых в России еще не было. В 1853 году он писал из Флоренции: «Потом нашел я в Риме одного аббата Сантини, у которого существуют, точно в незнакомых глубинах земли, в каких-то пропастях, куда никто не спускался, чистые жилы золота, серебра и целые скалы алмазов и изумрудов. У него собраны, кажется, все от первой до последней ноты музыкальные (древней церковной музыки итальянской, мотетной и мадригальной), которые только были написаны в Италии, Палестрина у него решительно весь, как, конечно, нигде больше на свете, а потом все-все, кто только был чудесен в музыке. Для меня написаны копиями целые труды нот этой музыки, и когда я стану ворочаться в Россию, со мною поедет просто караван»[653]. Глинка изучал эти неизвестные рукописи, в том числе сочинения Баха, Моцарта, Бетховена и все оперы Глюка. Видимо, Ден снабдил его полными собраниями квартетов Гайдна, квартетов, квинтетов и трио Моцарта, которые впоследствии он подарил Энгельгардту.

Такой интерес Стасова к нотным автографам и изданиям был не случаен. В России наступило время, когда интеллектуалы стали собирать нотные коллекции. Первый этап музыкальности, когда все играли на фортепьяно и пели романсы, сменился страстью к изучению музыки. Музыкальные библиотеки ценились теперь на вес золота. Так, например, давний друг композитора Константин Булгаков, живущий в Москве, описывал Глинке, как за библиотеку умершего музыканта Геништы развернулась целая война[654].

Пока молодое поколение, среди которых появлялось все больше музыкантов из купцов, плохо «пиликало», как сообщал Булгаков, модного Моцарта, прежнее поколение и аристократы-интеллектуалы перешли на музыку Георга Фридриха Генделя и Алессандро Страделлы (1639/44–1682).

Глинка считал, что у Генделя все последующие классики «украли» многие ценные музыкальные находки. Генделя он превозносит в концертной и духовной музыке. В драматической музыке на первом месте остается Глюк. В церковной и органной он выделяет Баха, особенно Мессу h-moll и его «Страсти»[655].

Городской житель

Но загородная идиллия продолжалась недолго. Уже к концу августа 1854 года Глинка стал грустить, особенно по вечерам, когда дом пустел и замолкали звуки рояля. Рано темнело, погода ухудшалась, дули сильные ветры. Он настаивал на переезде в Петербург, где легче собрать общество и спрятаться от скуки.

Людмила нашла подходящую квартиру в доме Томиловой. Он располагался в центре Петербурга, в Эртелевом переулке, 9, рядом с Литейным проспектом, пересекающимся с Невским{505}. Глинки сняли целый этаж. Квартира состояла из пяти комнат, расположенных анфиладой. Зал с четырьмя окнами был удачно приспособлен для музыкальных вечеров — просторный, с хорошей акустикой.

Но встречи были отложены: серьезно заболела всеми любимая Оленька. Глинка вместе с Шестаковой сидел по ночам и охранял ее покой. «С какой деликатностью, мягкостью он обращался с нами всегда, а особливо в это время!», «…он превзошел самого себя»[656], — вспоминала Шестакова. Глинка искренне полюбил девочку. На день рождения в 1855 году он заказал ей особый золотой браслет, ручной работы и по индивидуальному дизайну, с гравировкой. Он часто будет делать ей подарки: дорогую шкатулку с шелковыми платочками, книги на немецком языке, привезенные из Берлина. Для нее сочинил «Детскую польку»{506}. Этот танец в 1840-е годы завоевал популярность в Париже, и теперь мода дошла до России, вытеснив мазурку и вальс. Уроки танцев по обучению польке стоили 10 рублей серебром, и многие охотно платили эту баснословную сумму. Несмотря на название, музыка Глинки совсем не детская, она скорее передает ощущение детскости, легкости, беспечности, а с точки зрения технической сложности представляет для исполнителя ряд виртуозных «задачек».

Но это была не единственная полька. Ранее, два года назад в марте 1852 года он наконец зафиксировал на бумаге то, что уже с 1840 года с успехом исполнял в салонах, в том числе в Европе. В печати она получила название «Первоначальная полька»{507}. Эта прелестная вещица, приводившая в восторг парижанок на вечерах у Глинки во время его французского проживания, представляла собой вариации на известную в XIX веке тему. Отсюда и ее название, которое дал издатель — «первоначальная», то есть на уже известную всем тему[657]. Эту мелодию в оркестровой версии играли в Павловске под управлением знаменитого Иоганна Штрауса и Иоганна Гунгля.

Когда угроза жизни девочки миновала, возобновились музыкальные вечера. Приходили певицы-любительницы Прасковья Бартенева, Мария Шиловская и Александра Билибина. Их навещали Дубельт, Дубровский, Гейденрейх, Вильбо и др. Два раза в неделю бывал Дмитрий Стасов, Серов теперь реже, по субботам. Владимир Стасов в это время сильно болел и не принимал участия в дружеских встречах.

Часто заходил Даргомыжский. Он показывал отрывки из новой оперы «Русалка». Известный волшебный сюжет композитор попытался превратить в социально-реалистическую драму, отвечающую на запросы современности.

Глинка заметил после прослушивания, что тот многое взял из «Руслана».

Даргомыжский ответил:

— Э, брат, тебя все чужие обкрадывают, отчего же своему не пощипать немножко?!