Книга Завещание - Нина Вяха

– Хочешь сказать, что Пентти покончил с собой?

Анни наморщила лоб. Эско пожал плечами.

– Я хочу сказать, что брось ты это дело, Анни. Найди способ двигаться дальше и не оглядываться назад. Бери свои деньги и сматывайся. Ведь мне-то выгодно, что долговая расписка сгорела в огне. Но послушай, Анни, если тебе в магазине дадут на сдачу больше денег, чем нужно, ты же не станешь возражать? Просто запихаешь деньги поглубже в карман и пойдешь, как ни в чем не бывало.

Все напрасно. Но все же Анни попыталась воззвать к нему. К той его части, которой он был связан с ними со всеми, через кровь. Кровь, наследственность и весь тот жизненный опыт, который они делили сообща.

– Но подумай об остальных. Ведь мы сами – это единственное, что у нас есть. Все мы, сестры и братья.

Эско серьезно посмотрел на нее.

– Не думай, что они тебя тоже простят. И кстати, если ты сейчас затеешь частное расследование, то, возможно, обнаружишь связь между приездом Воитто и пожаром.

Прежде чем Анни села в машину, Эско решил поделиться с ней последней мыслью, которая пришла ему на тот момент в голову.

– Прежде я не думал об этом, но в каком-то смысле наш папаша все-таки вышел из этой истории победителем. Впечатляюще, должен сказать. 

* * *

Вало сидел в приемной у врача, держа на коленях свою жестянку. Старую и ржавую. В ней лежал весь его сэкономленный капитал.

Несмотря на то, что денег было явно недостаточно, Вало все же надеялся, что врач сможет ему помочь. Вероятность была небольшой, и он это знал, но надеялся, что, может быть, ему удастся оплатить часть сейчас, а остальное донести попозже, как это сделал Пентти, когда покупал себе новый трактор.

Вало было трудно свыкнуться с мыслью, что он остался без наследства. Что они все остались с пустыми руками. Ну, или почти все. Ему бы здорово пригодились эти деньги, пусть даже речь шла всего лишь о нескольких сотнях.

Врач за столом сочувственно улыбнулся ему.

– Вало, это настоящая глупость, – мягко сказал он и щелчком отправил жестянку обратно через весь стол.

Вало придвинул банку к себе и настойчиво продолжил.

– Но можно подправить мне хотя бы одно ухо?

Врач покачал головой.

– Вало, даже если чисто теоретически и можно прооперировать одно ухо, то, во-первых, обычно такого не делают, а во-вторых, я не гожусь для такой работы.

– Но ведь вы же доктор?

– Да, но я не тот доктор, который тебе нужен. Для подобной операции тебе пришлось бы поехать в город побольше. В Кеми, или даже в Васа.

Вало покачал головой. Какой же он глупый. Глупый доверчивый молокосос. Как он мог поверить, что все устроится для него так просто?

Тут врач выдвинул один из маленьких ящичков в своем письменном столе, достал зеркало и поднял его перед ним. Вало мельком взглянул на свое отражение.

– Смотри сюда. Посмотри на этого молодого человека.

Вало уставился на самого себя.

– В нем нет никаких изъянов.

Вало увидел, как по щекам молодого человека в зеркале текут слезы.

– Ты хорош таким, какой ты есть.

Вало придвинул к себе жестянку и смахнул слезы тыльной стороной ладони.

– Тогда мне не за что вас благодарить, – сказал он и покинул кабинет.

Он сидел на парковой скамейке на кругу, где стояли автобусы, и ел мороженое, самую большую порцию, какую только смог купить. За мороженое он заплатил деньгами из жестянки. Опять двадцать пять. Так ему никогда не удастся скопить необходимую сумму.

Мороженое было со вкусом ванили, а в серединке прятался красный узор со вкусом клубники, и пока Вало лизал мороженое, тот потихоньку таял и исчезал.

Мороженое было вкусным, а день – теплым и в меру жарким. В жестянке рядом с ним лежали деньги. Ему было восемнадцать. Он мог пойти и купить себе почти все, что захочет. Он мог бы на эти деньги купить билет. И уехать. Вало мог бы далеко уехать на свои тысячу двести марок, которые он скопил.

Автобусы следовали мимо с обнадеживающей регулярностью. Просто запрыгнуть в один из них. Отправиться на запад. В Швецию? Или на юг, в Обо? Хельсинки? Как далеко он может уехать?

Его внезапно осенило, что, в конечном счете, никто не станет его искать. Он задумался, сколько времени потребуется, прежде чем кто-то заметит его отсутствие. Пара суток, может, больше.

Но он ничего никому не должен. Он свободный человек и волен отправиться куда пожелает. Вало смаковал это ощущение. Эти слова. Смаковал мороженое.

Возможно, с ушами все обстояло не так уж и плохо. Он подумал про Ринне и его изуродованное лицо. Все-таки оно ему шло. Так, может, и для Вало все устроится. Он мог бы перестать смотреться в зеркало дома. Мог бы избегать витрин. Мог бы начать общаться с людьми более некрасивыми, чем он. Или с такими, как Ринне, которым вообще плевать на свою внешность.

В первый раз Вало осенило, что, по сути, он был свободным человеком. Это был первый раз, когда он по-настоящему ощутил себя свободным. Вало доел мороженое, но стаканчик есть не стал – ему никогда не нравился вкус вафли.

Подставил свое лицо солнцу и зажмурился. Солнечные лучи согревали его ничем не хуже огня. Свет пробивался через сомкнутые веки и делал тьму оранжевой. Вало нестерпимо захотелось отправиться на пляж, где он смог бы лежать и жариться на солнышке. Все проходит, все меняется, и одно лишь солнце, словно вечный огонь, остается высоко сиять на небесах. 

* * *

Анни села в машину и отправилась обратно в Куйваниеми. В зеркальце заднего вида она видела Эско, как тот стоял и смотрел ей вслед.

Она вздохнула. В каком-то смысле она понимала старшего брата и его мотивы. Не считала, что он прав, но понимала его.

Понимала, что ему не было никакого резона менять что-либо сейчас. Анни знала, что простит его. Уже почти простила. Пусть лучше волнуется насчет младших братьев и сестер. Или не волнуется. Ведь ему это не нужно. Он уже доказал, что плевать он хотел на них и на их мнение, что ему насрать на всех и каждого.

И для Анни это было сложнее всего – понять. Как Эско мог наплевать на то, что они подумают о нем? Наверное, это потому, что у него уже есть своя собственная семья, единственные люди, с которыми он сейчас считается, которые значат для него все. А к осени они смогут переехать в свой новый дом.

Анни спрашивала себя, будет ли она чувствовать то же самое, когда родится Оскар. Станут ли ребенок и Алекс единственно важными людьми в ее жизни?

Настолько важными, что все остальные станут неважными.

Прямо сейчас ей было очень трудно об этом думать.

Но, с другой стороны, когда она еще пыталась понять, что на самом деле было важным для нее? Что по-настоящему ее заботило? Ее родители? Ее братья и сестры? Что было самым важным в жизни Анни? Скоро уже почти неделя, как она здесь, а она всего раз звонила домой Алексу, да и то скорее из чувства долга. Анни пыталась представить себе свою жизнь, смотреть на свое будущее, как на длинную веревку или сельскую дорогу, по которой она сейчас ехала, прямой линией протянувшейся в неизвестное, и, как ни старалась, не могла ничего перед собой увидеть. Лишь одно большое неназываемое ничто.