Книга История папства - Джон Джулиус Норвич

То, что известно под общим названием Утрехтского мира, являло собой, по существу, целую серию договоров после европейской войны, которая сотрясала континент одиннадцать лет. Франция и Испания предприняли новую попытку урегулировать свои отношения с соседями. Папа Климент, как обычно, повел себя индифферентно. Карл отказался от своих претензий на испанский престол в пользу Филиппа и получал за это Милан и Неаполь. Франция и Испания официально признавали герцога Виктора Амадея II Савойского, который приходился тестем королю Филиппу, королем Сицилии[271]. Ни в одном из этих случаев с папой не консультировались. Даже старинными папскими фьефами Пармой и Пьяченцей распорядились без его согласия.

Политический и дипломатический престиж Святого престола значительно снизился. Только в вопросах вероучения к мнению папы по-прежнему прислушивались, однако лишь до известной степени. Наиболее сложным вопросом являлся янсенизм во Франции (см. главу двадцать первую). К тому времени он уже полстолетия служил причиной волнений, и все усилия Людовика XIV справиться с ним терпели фиаско. Незадолго до этого они вспыхнули вновь, когда сорок докторов Сорбонны заявили, что католикам дозволено выслушивать осуждение янсенистов «в почтительном молчании». Это вызвало у короля новый прилив ярости. Теперь он потребовал, чтобы папа Климент, уже подвергший докторов критике, выпустил буллу, в которой объявил бы, что одного только пассивного согласия недостаточно; возмутительное учение должно быть прямо и недвусмысленно осуждено, где бы и когда бы оно ни поднимало голову. Климент так и сделал, однако последствия этого оказались отнюдь не такими, каких он ожидал. Во Франции немедленно последовало возмущение, вышедшее далеко за пределы янсенистских кругов. Тон в нем задавал один из наиболее родовитых священнослужителей, кардинал Луи Антуан де Ноайль, архиепископ Парижский. Людовик, разгневанный больше прежнего, начал настаивать на булле, в которой содержалось бы не какое-то частичное, а полное и безоговорочное осуждение янсенизма. И снова папа сделал так, как того желал король, обнародовав буллу «Unigenitus», где осуждалось 101 положение, взятое из недавнего и чрезвычайно популярного сочинения виднейшего янсениста по имени Паскье Кенель. Однако Ноайль и пятнадцать других епископов категорически отказались принять ее — галликанизм, как в этом предстояло убедиться, отнюдь не собирался умирать, — и патовая ситуация продолжалась вплоть до смерти короля в 1715 году.

Поскольку его правнуку и преемнику Людовику XV было только пять лет, регентство доверили Филиппу, герцогу Орлеанскому. Герцог не проявлял интереса к религии; он хотел лишь избавиться от любых проблем раз и навсегда. Он запретил дальнейшие дискуссии по поводу вызывавшей споры буллы и предоставил папе самому искать решение. В итоге Климент обнародовал третью буллу, сохранявшую в силе «Unigenitus» и отлучавшую от церкви всех, кто окажет неповиновение. Она также вызвала осуждение со стороны многих — не только де Ноайля, но и нескольких епископов, французских parlements[272] и Сорбонны. Это, естественно, встретило поддержку регента, но пока шли споры, они наносили все больший и больший ущерб и без того уменьшившемуся престижу папства во Франции, и полемика все еще продолжалась, когда 19 марта 1721 года папа умер после продолжительной болезни. Ему был семьдесят один год. Он занимал папский престол двадцать лет, и именно при нем Рим пережил два катастрофических наводнения, а в начале 1703 года столь ужасный ураган, что колокола звонили сами по себе. За этим последовала целая серия землетрясений, одно из которых разрушило три арки второго яруса Колизея.

Климента XI отличали многие добродетели. Он был человеком глубоко верующим, трудолюбивым, неподкупным, щедрым покровителем искусств. Его главным недостатком являлась нерешительность. Ему недоставало политического инстинкта, который ведет прирожденных лидеров, и потому он не мог утвердить свой престиж (не говоря уже о том, чтобы добиться исполнения своей воли) среди иноземной паствы. Он неохотно согласился принять папский сан и никогда не строил иллюзий относительно своих достижений. За несколько месяцев до смерти он продиктовал своему племяннику кардиналу Аннибале Альбани собственную эпитафию. Она гласила: «Климент XI, сначала священник, затем каноник этого собора, умер… после того как был понтификом … лет. Помолитесь за него».

* * *

По мере того как XVIII век продолжался, становилось ясно, что появился новый враг, с которым папству предстоит борьба: враг намного более коварный, нежели доктринальные различия, терзавшие христианство в течение тысячелетия. Ведь это был век разума. Для многих церковников даже еретики были предпочтительнее, чем скептики, агностики (до сих пор встречалось немного таких, кто осмелился бы сам назвать себя атеистом) или антиклерикалы.

Учитывая новый интеллектуальный климат, нелегко решить, какие меры мог бы предпринять Святой престол. Ясно одно — он их не предпринял. Два первых преемника Климента XI были достаточно благочестивы — оба отказались от герцогского титула ради служения церкви, однако они недолго правили (Иннокентий XIII, уже больной и необычайно тучный человек, пробыл папой менее трех лет, 1721-1724, Бенедикт XIII — менее шести, 1724-1730) и не пользовались особым влиянием в Риме. Правда, Иннокентий добился определенного успеха в разрешении трудных ситуаций. В 1721 году он снискал симпатии Людовика XV, сделав кардиналом его первого министра, распутного и буйного аббата Гильома Дюбуа, а в следующем году короновал неаполитанской и сицилийской короной Карла VI, сделав то, от чего всегда отказывался Климент IX.

Когда 29 мая 1724 года избрали (опять-таки против воли кандидата) преемника Иннокентия, Бенедикта XIII, последнему было уже семьдесят шесть лет, к тому же он страдал старческим маразмом. Не считая запрета священнослужителям носить парики, во всем остальном он отказался поступать как папа и иметь дело с Карлом, Людовиком и Филиппом, просто проигнорировав их. Сам он продолжал жить жизнью обычного приходского священника. Спал Бенедикт в маленькой побеленной комнате на верхнем этаже Квиринальского дворца (впоследствии он перебрался в Ватикан), слушал исповеди, посещал больных и давал наставления в вере. Несколько раз в неделю он появлялся за столом с тринадцатью нищими. Основную часть папских дел он поручил некоему Ник-колб Коша, с которым он познакомился в бытность свою архиепископом Беневенто и которого в 1725 году, несмотря на сильное сопротивление кардиналов, ввел в коллегию. Трудно себе представить менее удачный выбор. Коша был негодяем, глубоко порочным, который думал только о собственном обогащении, продавая церковные должности, принимая взятки, наполняя курию своими беневентскими дружками и опустошая папскую казну. Бенедикт же следовал всем его советам и слова поперек ему не говорил. Непотизм официально отменил Климент XI, однако теперь, выражаясь словами современного историка[273], «церкви достались все пороки непотизма и без племянников»[274].