Книга Стою за правду и за армию! - Михаил Скобелев

– А что, господа, не пойти ли нам выкупаться перед обедом? – обратился ко мне и Маркову Тахир-бей.

– С удовольствием! – отвечали все, и целая компания офицеров (шесть турецких и два русских) отправилась к берегу Мраморного моря, к красивой просторной купальне.

Долго плавали мы здесь в прозрачных, синеватых водах Мраморного моря, долго на спокойной водной поверхности раздавались веселый смех оживленные русские, французские и турецкие речи вперемежку… Наконец, в самом веселом расположении духа мы вернулись в лагерь, где в палатке Омар-бея уже ждал нас обед. Англичанин устроился совсем не так, как его товарищ, Тахир-бей. Палатка была гораздо больше и убрана даже с некоторым комфортом. Стол накрыт совершенно по-европейски. Обед, доставленный, вероятно, из Константинополя, ничуть не напоминал, что здесь преобладают сыны Магомета.

Вкусный обед, прекрасные вина, отличное шампанское и, в довершение всего, довольно порядочная дивизионная музыка, которая играла во время нашего обеда – все это, конечно, приятно поразило нас. Обед прошел очень оживленно. Все наперерыв нас угощали, и стаканы наши то и дело наполнялись шипучим вином. В конце обеда Тахир-бей громогласно предложил тост за здоровье русского императора, который встречен был громкими криками присутствующих: «Да здравствует Александр! Да здравствует император России!» А я с Марковым дружно прокричал русское «ура». Мы ответили им тостом за султана и осушили до дна наши большие бокалы, что произвело очень приятное впечатление на всех турок, и они горячо пожимали нам руки.

Оркестр в это время заиграл турецкий марш. Затем следовали тосты за вечную дружбу и мир между Россией и Турцией; за здоровье русского и турецкого Главнокомандующих; за русскую и турецкую армию; за всех храбрых обеих армий, причем мне, как имевшему Георгиевский крест, было оказано особое внимание; за здоровье отважных генералов обеих армий: Скобелева, Гурко, Радецкого, Драгомирова, Османа-паши, Тевфика-паши и др.; за турецкие и русские войска, дравшиеся под Плевной (причем мы успокоили их, что плевненским пленникам живется в России прекрасно); за здоровье, наконец, друг друга… Словом, трапеза наша вышла такая дружеская, такая теплая и задушевная, что трудно было предположить, что это братаются еще недавние заклятые враги, с таким ожесточением, с такой ненавистью истреблявшие беспощадно друг друга на полях и горах Болгарии.

«А, право, турки пресимпатичный народ! – думал я, смотря на их добродушные лица и видя это радушие, эту искренность. – Как-то не верится даже, чтобы они могли обращаться так жестоко и бесчеловечно с братушками».

В конце концов мы все нагрузились так солидно, что многие только лепетали что-то. Было около пяти часов вечера, когда мы всей компанией отправились на вокзал к поезду, шедшему в Сан-Стефано из Константинополя. Хотя турки и упрашивали нас погостить у них еще немного, но мы не могли исполнить их просьб, так как в Св. Георгии предполагался на днях праздник Казанского полка, в списки которого был зачислен Скобелев, который поэтому хотел торжественно отпраздновать этот день, пригласив к нему также турецких начальников. Мы просили наших любезных знакомых приехать на этот праздник (зная, что Михаил Дмитриевич будет этому очень рад) и обещали им на днях прислать приглашение от имени Скобелева. Тахир-бей, Омар-бей и другие турецкие офицеры вошли с нами в вагоны и сердечно пожимали наши руки, соскочив на платформу, когда поезд уже тронулся. Целая толпа турецких солдат смотрела издали на наше дружеское прощание, оживленно между собою разговаривая.

– Ну что, тезка, – обратился я к Маркову, – доволен ты поездкой?

– Очень. А какой, право, прелестный народ эти турки! – отвечал он, все еще не придя в себя от обильных тостов и шампанского. – Право, пресимпатичные люди!

Приехав поздно вечером на позиции, мы узнали, что Михаила Дмитриевича еще до сих пор нет, но что прибыл из Одессы его воспитатель Жирарде, с которым мы познакомились еще раньше под Плевной и которого за короткое время успели горячо полюбить, как умного, благородного и сердечного человека. После взятия Плевны он ездил в Париж, затем был в Санкт-Петербурге и теперь снова вернулся навестить своего любимого питомца и вместе с тем искреннего друга, Михаила Дмитриевича.

– Здравствуйте, господин Жирарде, здравствуйте! – говорили мы, крепко пожимая руку полному человеку, лет пятидесяти, небольшого роста с умной, подвижной, чисто французской физиономией. – Ну как поживаете? где были? что видели? что в России? Рассказывайте скорее всё!

– Подождите, господа, подождите, все скажу. По порядку…

И он нам рассказывал про парижскую жизнь, про выставку…

– Вот, кстати, вам подарки с выставки, – и он презентовал каждому из ординарцев по разной походной принадлежности. (На мою долю достался походный стакан, очень изящно сделанный из французской лакированной кожи.) Рассказывал про Россию, Петербург, про свое путешествие.

– До Одессы я ехал с матушкой Михаила Дмитриевича, с Ольгой Николаевной. Она осталась на время в Одессе по делам Красного Креста, но скоро должна прибыть в Константинополь.

Для Жирарде, которого Скобелев уже давно ожидал, была разбита маленькая палатка рядом с палаткой генерала. Через час приехал Скобелев и очень обрадовался, увидев своего друга-воспитателя. Началась самая задушевная беседа, и мы, чтобы не мешать старым друзьям, разошлись по своим палаткам.

Спустя два дня по приезду Жирарде, в день полкового праздника Казанского полка, Скобелев назначил смотр всему 4-му корпусу. Кроме начальников других частей, Скобелев пригласил также Главнокомандующего турецкими войсками под Константинополем Фуада-пашу, Беккера-пашу и еще несколько турецких генералов, затем наших знакомых – Тахир-бея и Омар-бея с их адъютантами и других. С Главнокомандующим прибыл и взвод конного конвоя. К десяти часам утра весь корпус выстроился для встречи, причем на правом фланге, по направлению к деревне Икетли, стали Астраханские драгуны и казаки. От казаков же 8-го полка (полковника Желтоножкина) была выслана одна сотня к демаркационной линии для почетного конвоя турецкого Главнокомандующего Фуада-паши и бывших с ним министров.

В десять часов Скобелев объехал войска, поздоровался со всеми и поздравил Казанский полк с его праздником. Вскоре за холмами показалась большая группа всадников в красных фесках и синих мундирах, впереди которой на красивом коне ехал Фуад-паша, представительный и довольно еще молодой человек – лет тридцати пяти, своим ростом, фигурой и даже лицом несколько напоминавший Скобелева. Хотя и говорили, что он природный турок, но по внешности и слегка рыжеватым волосам он больше походил на англичанина. «На караул!» – скомандовал Скобелев и, взяв подвысь, поскакал рапортовать Фуаду-паше, который радушно протянул ему руку. Затем Фуад-паша со своею многочисленною свитой объехал все войска и с каждою частью здоровался по-французски. «Здравия желаем, ваше высокопревосходительство!» – дружно отвечали ему наши солдатики, ничего, конечно, не понимая из его приветствия на чуждом им языке (музыка в это время играла свои полковые марши). Затем все войска прошли мимо Фуада-паши церемониальным маршем, причем полки 16-й дивизии, которые Скобелев особенно любил и был даже несколько пристрастен к ним, в своих новых мундирах и фуражках, вместо прежних безобразных кепи, произвели особенно хорошее впечатление и вызвали всеобщие похвалы.