Книга Тайна Черной горы - Георгий Свиридов

– Вооружаться лопатами и – на крыши! Спасать кровли!

– Сначала на камералку! – закричал Владимир Куншев. – Там вся аппаратура и рация!

Геологи, в основном молодежь, полезли на кровли, которые сами же сооружали недавно, веря в их стойкую прочность. И вдруг такое… Началась бесконечная однообразная борьба людей со снегом. Лопатами, досками, руками сдирали липкий, тяжелый снег, который намертво прилипал к еще теплым крышам, и спихивали, сбрасывали его вниз. Через тридцать-сорок минут работы, похожей на атаку, удалось очистить кровлю почти всю от снега. Но за это время на соседнем здании успевал нарасти, увеличиться до критической тяжести, новый влажный сугроб, грозящий проломить крышу. И – снова чистка. С одного дома на другой. Без передышки, без перерыва. И так – всю ночь до самого утра…

А утро, как по заказу, выдалось ясным, солнечным. Куда-то уплыли тучи, открыв бездонную синеву неба. Горы и долины искрились и переливались в белоснежном наряде. Ни домов, ни тем более палаток, нигде не было видно: они утонули под толстым, почти двухметровым покровом снега. Владимир Куншев, как и многие молодые специалисты отряда, впервые попал на Дальний Восток и с настороженным удивлением оглядывал и не узнавал привычную окружающую тайгу. Она стала мрачной, суровой, накинув на плечи мохнатые кипы снега. И Владимир тогда, может быть, впервые понял, почему в старых поселках он видел необычные высокие пни, которые были намного выше человеческого роста. Он понял, что в многоснежные зимы люди пилили сухостойные деревья на дрова по глубине выпавшего снега…

В то утро почти все геологоразведчики собрались в общежитии. Жарко пылала железная печка, распространяя живительное тепло. Люди обогревались, сушили мокрую одежду. Рядом в столовой спешно приготовляли завтрак, скорее похожий на обед. А Закомарин вызвал к себе молодого старшего геолога, чтобы совместно обсудить чрезвычайное положение. Поселок буквально утонул в снегу. Люди передвигаются от дома к дому с невероятным трудом, прокладывая глубокие траншеи в снегу.

– Что будем делать, Владимир Борисович? – Закомарин впервые назвал молодого специалиста по имени и отчеству, как бы подчеркивая всю важность предстоящего разговора и, главное, значимость принимаемого ими решения: судьбы людей и лошадей в их руках, они несут за них прямую ответственность перед законом, перед государством. – Ситуация хуже не придумаешь!

Оба задумались. Надо что-то предпринимать.

Люди в отряде без теплой одежды – нет ни зимних шапок, ни теплых ватников, ни стеганых брюк, ни валенок, ни рукавиц. Запас продовольствия в столовой, как успел выяснить начальник, весьма незначительный, всего на три-четыре дня, в крайнем случае можно будет растянуть на неделю. А лошадей вообще нечем кормить, они довольствовались травой, питались подножным кормом… Ждать помощи неоткуда: из Солнечного, из экспедиции, никакой техникой в этот горный район не пробиться. Можно лишь по воздуху, самолетом, доставить и сбросить теплые вещи и продовольствие. Или вертолетом. Но посадочной площадки в долине не имеется, да и на погоду надежды нет никакой – где гарантия, что через пару часов она не изменится к худшему?

Оба знали, что зимняя одежда, продукты и корм для лошадей имелись здесь, в долине, на временном складе, который находился в пятнадцати километрах от поселка. Но как добраться до склада? На лошадях не доедешь, пешком не пробьешься… Но другого выхода просто не было. И Куншев произнес вслух то, что думал начальник:

– Не сидеть же нам в бездействии? – и сказал буднично, как нечто обычное: – Будем выходить к складу.

И начался необычный поход в снегу. Попытка прокладывать путь, роя лопатами траншею в снегу, ни к чему не привела. Темп продвижения оказался слишком медленным. Тогда решили «топтать тропу». Выстроились цепочкой друг за другом тридцать человек, все мужское население отряда, образовали живой таран и начали шаг за шагом продвигаться вперед. Первый делал несколько шагов, «плыл» в мокром, холодном снегу, который во многих местах поднимался выше груди рослого мужчины, пробивал своим телом тропу к заветному складу. Через несколько минут он выбивался из сил и, уступая место, пристраивался в хвост цепочки. И так бесчисленное множество раз. Первый становился последним, а последний продвигался вперед в этой живой цепочке. Идущие сзади подталкивали первого в спину, помогая ему одолевать снежную преграду. Пробиваясь сквозь снег с остервенением, потому что каждый понимал – от его усилий, от этой единственной тропы зависит все: спасение и от холода, и от голода…

Работали яростно, топтали снег, пробивая его телом, грудью, плечом, ногами… И все – без рукавиц, без телогреек, без шапок. Над живым тараном клубился пар, который поднимался в морозном воздухе от разгоряченных тел. Трудились с утра до поздней темноты, пока не валились от усталости. За день изнурительной, упорнейшей, спаянно дружной работы проходили несколько километров. И в этих проторенных километрах было их собственное спасение.

На третий день к вечеру, в густеющих сумерках, вдруг обнаружили, что пробивают тропу куда-то в сторону от цели, от склада. Владимир Куншев из последних сил вскарабкался на могучий кедр и, оглядевшись, подтвердил: склад находится значительно правее в распадке. Люди еле держались на ногах. Кто-то предложил отложить последний штурм на завтра. Но Петр Яковлевич знал, что в столовой, кроме жидкой затирухи да кипятка, ничего нет. А голодных и усталых людей навряд ли завтра удастся поднять с нар, заставить выползти из спальных мешков. И он произнес, как произносили командиры на фронте в самые критические минуты, тихо и сурово:

– Коммунисты, вперед!

И сам, стиснув зубы, как можно тверже ступая ослабевшими ногами, пошел во главу цепочки. Встал первым, и плечом вперед навалился на снежную стену. Двое рабочих-канавщиков, бывших фронтовиков, молча двинулись за ним, за своим командиром. Их пример вдохновил остальных. Откуда только взялись у людей силы! Первого, который успевал рывком пробить траншею на два-три шага, тут же сменял идущий следом. Метр за метром продвигался живой таран сквозь снежную целину. К полночи, наконец, вышли к заветной цели, к складу. Пробились! Радостный вопль из охрипших глоток взорвал ночную морозную тишину, и гулкое горное эхо многократно повторило его.

Спешно переоделись в сухое и теплое белье, в зимнюю одежду. Нагрузились продуктами, фуражом для коней, и безмерно счастливые, смертельно уставшие победители двинулись в обратный путь, где их ждали терпеливо и с великой надеждой.

Глубокой ночью за обильным сытным ужином, здесь же в столовой, на общем собрании всего коллектива поселок получил свое имя – Снежный.

Глава двадцатая

1

Взрывник Василий Манохин не находил себе места. Он нервничал и тихо переживал. Вася-Моряк давно вернулся домой из второй штольни, где «отстрелял» очередную партию взрывчатки. За окном – густая синь позднего зимнего вечера, который переходил в морозную ночь. А жены все нет. Она отсутствовала. Мягко говоря, отсутствовала давно. Она просто еще не приходила с работы домой. А работала она, поменяв несколько мест, в лаборатории, где возилась не столько с колбочками и трубочками, сколько чесала языком да вертелась перед округлым крупным зеркалом, повешенным на бревенчатой стене по требованию женского коллектива.