Книга Хэда - Николай Задорнов

Легли в дрейф. Послали шлюпку с промерами. Обедали, обсуждали. Вытащили и развернули смердящим жиром наружу шкуры котиков. Спорили, собрав в кают-компании и офицеров и матросов.

– Я не могу надеяться на мои знания терминов на американском языке, – говорил Колокольцов.

– Неужели вы, мой дорогой, не читали «Моби Дик»? В этом романе вся терминология китобоев! – сказал Посьет.

– Мне вести шхуну, Константин Николаевич! А со времен юности автора «Моби Дик» жаргон китобоев мог перемениться. Да здесь другой океан. Я всегда вслушивался, как говорят американцы... Но я никогда не готовился...

«Мне платить за перебитые горшки!» – думал адмирал.

– Я же говорил вам все время. Да хотя бы брали словарь английских терминов Бутакова! Там все верно.

– Что вы, Евфимий Васильевич! Когда же у меня было время читать словарь...

– Да, вот так с вами! На травлю ехать – собак кормить. Я встану на вахту...

– Ругайтесь покрепче, Евфимий Васильевич! – посоветовал Можайский. – Уж это верней всего. Иван Терентьевич умеет по-американски лучше всякого каптейна. Только пусть остережется, а то он такую русскую ругань ввернет...

Ночью, благословясь и помолившись, раб божий Евфимий указал курс. Опять туман. На бога надейся, но сам не плошай! Приказано держать прямо на огни парохода.

– Еще лево руля... И больше по-русски ни слова! Сизова сюда! Иван Терентьевич! Можайский! Колокольцов! Всех наших американцев – наверх! Остальным убраться... Ол хэндс ап[81]...

Легкий туман. Сырой холод. Все, кто наверху, закутаны в шарфы, в американских шапочках с наушниками и в блю-джакет на меху. Зябнешь. Время от времени раздается сиплый голос шкипера. Где он так научился, где слыхал? Эка, оборотень!

Борт парохода весь в огнях. Совсем близок. Ярко, заманчиво светят огни у наших состоятельных врагов. И на вест и на ост видны огни их судов. Стоят поперек пролива. Ждут наших либо боятся выпустить их. Значит, им еще неизвестно, что у Татарского залива есть проход с глубоким фарватером, ведущим в лиман Амура. На картах всего мира показан перешеек. Вот и пригодилась наша секретность. Леша, друг души моей, сказал бы: «А что-то, мол, мне кажется, что их внимание направлено куда-то в другую сторону». Евфимий Васильевич, как всегда, рассердился бы: «Откуда вы, Сибирцев, знаете, что думает другой человек?»

Колокольцов, в засаленном блю-джакет и в смоленой парусине, стоит на руле. А вот, говорят, у англичан нет матерщины. Только послушаешь Евфимия Васильевича... Право, одарен русский человек, пока поблизости нет начальства. Сипло, скороговоркой сыплет Путятин на своих, и матросы понимают, забегали, взялись за веревки. Не зря, братцы, жили мы с вами на «Поухаттане», не зря Ване Черному после бала ссекли ухо долларом, не зря ходили с пиратами по Янцзы, жили с англичанами на Капском мысу, в Гонконге, в Шанхае, не зря водились с торгашами с «Кароляйн» и «Янг Америка»! Язык людской запомнился.

А пароход стал подгребать винтом. Морось.

– Damned vith you[82], – ревет шкипер, но не зло; это брань запросто.

Сизов артист. Кидает лот и докладывает:

– Тветти уан... тветти фоо...[83]

«Р» съедает, как с картошкой. Отошли от мели. Вот и man of war[84].

С парохода кричат. Что они кричат, чего им надо? Я не сразу пойму, особенно когда волнуюсь. Велят не подходить. Подальше, подальше, вонючая лоханка. Найди себе другой консорт...

А вот, наконец, королевский язык из колледжа. Голос в рупор. Офицер спрашивает; воспитанный человек.

– Не видели русского фрегата «Аврора»?

– Неу... – небрежно, словно ни до каких фрегатов дела ему нет, отзывается Иван Черный. Чем не боцман котиколова? «Игоян компания»! – как говорят гонконгские китайцы.

На вопрос: «Куда идешь?» – Ваня отвечает: «С мели на мель!»

– С мели! – передразнивает какая-то швабра.

В такую зябь и натощак чужая палуба парохода в огнях кажется с низкой «Хэды», сидящей вровень волнам, чуть ли не раем небесным. Дай бог подальше и поскорей! Рай не свой! Пошли под кормой, и тогда с парохода крикнули:

– Нэйм оф тсе шиип? Уот ис тсе весселс нэйм?[85]

– «Пегги Доти», – хрипит Евфимий Васильевич. – Фриско-поо... Силэ боо...[86]

– Офицер спрашивает, куда идете?

– Вууд-бэй...

– Каптэйн?

– Ваад...

– Йес! – заключает голос наверху.

– Гоу бай! Лайтли...[87]

Путятин что-то кричит. Набрался храбрости и сам задает вопросы. Отвечают. Кто-то из матросов добавляет от себя насмешку. Над шкипером лоханки можно потешаться. С парохода властный, но вежливый голос желает счастливого плавания и предупреждает, что слева по ходу большая мель, держите право руля. Путятин благодарит, голос его рвется, словно воздух в кузнице сквозь мехи, забитые копотью.

Ветер. Черт побери. Заело. Матрос Авдюха Тряпичкин взбегает на мачту. За ним Сизов. Черный кидается на помощь.

Треск, удар в борт! Еще одно землетрясение? Подъем дна? Что за наваждение!

Тьма, ветер, морось, туман, волны, и все покрыла страшная ругань боцмана. Удар бортом о борт! Экое лукавство! Без огней стоит еще одно английское военное судно и ловит дураков? Путятин выручил боцмана и покрывает бранью его голос.

– От ис тзе меттер?[88] Откуда ты взялся?

Путятин отвечает:

– Силэ боо... А кто ты такой!

Ответили, что можете не объясняться.

– Цела ли у тебя обшивка?.. Сейчас дадим огни.

«Есть у них особые фонари для ночного осмотра обшивки судна при возможном повреждении!» – подумал Александр.

– «Пегги Доти»? – прочел английский офицер па борту «Хэды».

– Американская красотка! Ах, ты... – заржали матросы. – Какая вонючая! Ты не лопнула от такого поцелуя?

К обшивке шхуны «Пегги Доти» на веревках спустились фонари. Их провели вдоль всего судна от кормы до носа.

– Все в порядке! – крикнул англичанин.