Книга Люди Солнца - Том Шервуд

Пожав ему руку, я попросил:

– Дойди, братец, до адмиралтейства сейчас. Скажи Луису, что завтра прибывает «Дукат», пусть он пришлёт в таверну список персон, человек до двенадцати, кроме себя и супруги, на балкон таверны.

Вежливо отсалютовав, грубиян развернулся и зашагал вниз.

Выбежал Томик, радостно улыбаясь, вышла Алис.

– «Дукат» будет завтра! – сообщила ей, одолев верхние ступеньки, раскрасневшаяся Эвелин.

Алис, прижав к груди кулачки, растерянно-радостно смотрела на неё, на меня, на шпаги, на Томика.

– Утром пришлю Дэйла и Готлиба, они снимут щит, закрывающий надпись. Поздравляю, с завтрашнего дня таверна получит имя. Бигли здесь?

– Здесь, они каждый день здесь. А как она называется?

– Так очевидно. «У Бэнсона».

Мы вошли в громадное, гулкое помещение. Поприветствовали Биглей, сели за стол, принялись обсуждать объёмы закупок. Получившие щедрую плату работники гостиного двора терпеливо стояли у дверей, ждали. И вот по одному они стали выходить и отправляться за провиантом. А уже через час возле таверны помощников было до полусотни! Не решаясь войти, матросы и грузчики стояли возле дверей, переговаривались, курили.

– Чем мы можем помочь, мастер? – крикнули мне из толпы, когда я вышел.

– Не ешьте сегодня ничего, – очень серьёзно ответил я им. – Пустые животы завтра очень вам пригодятся!

Мы отсмеялись, и я нашёл-таки им поручение.

– Кажется, народу завтра будет немножко больше, чем ожидалось. Поэтому. Ступайте, братцы, к складам в гавань и тащите сюда весь деревянный мусор с «лесного» мола. Ветки, сучья, палки, разбитые ящики. Только без смолы! Нужен будет уголь для мяса.

И ещё через час почти вся площадка перед таверной была завалена обломками дерева – и сучьями, и ящиками, и обломками вёсел, и лежала даже пузатая, с пробитым дном, шлюпка.

Уже поздно вечером, в темноте, мы вернулись в «Шервуд». Пустынными были ристалище, кузня, каретный цейхгауз. Пустынна была заполненная жёлтыми шарами света масляных фонарей улица капитана Гука. Лишь Тай вышел из конюшни на шум экипажа. Подняв зажжённый фонарь, подошёл к карете, и, когда я открыл дверцу, помог откинуть ступеньку.

– Вас не дождались, – сказал он негромко. – Уже начали. Все в большой башне.

– Молодцы, что не стали ждать, – похвалил я. – Сам не думал, что вернёмся так поздно.

Оставив Носатого распрягать лошадей, мы с Эвелин направились в главное здание замка. Прошли совершенно пустой каминный зал, поднялись на второй этаж. Прошли длинный коридор и, встав у приоткрытых дверей, замерли. Огромный круг восьмиугольной башни был заполнен летающими разноцветными огнями. Всмотревшись, я увидел, что на длинных конопляных каболках, тянущихся с потолочных балок, подвешено десятка три фонарей с цветными стёклами. Каким-то хитрым образом свитые каболки всё время раскручивались, и фонари, вращаясь, наполняли пространство летающими кругами света.

В восьмиугольной зале полукруглым амфитеатром были поставлены скамьи, в три яруса. А в центре радиуса этого овала стояло высокое, роскошное испанское кресло. Оно кричало алым цветом бархата и золотом инкрустации, и в нём замерла, трогательно-напряжённо выпрямив спинку, Милиния. Над её причудливо завитой причёской мерцала ажурная, изящнейшая, свитая из золотой нити корона. Застыв в этой напряжённой позе, принцесса не отводила взгляда от стоящего пред амфитеатром маленького придворного поэта. Тоби, держа перед собой в дрожащей руке лист, второй энергично взмахивал, громко декламируя. Мы захватили, очевидно, самый конец:

-… Гостья с небес,

Словно капелька синяя,

В чьей-то судьбе

Золотистая линия, –

Счастья тебе!

С днём рожденья, Милиния!

У меня перехватило дыхание, когда «Шервуд» встал в едином порыве и гром аплодисментов ударил в плавающие огни. Мы с Эвелин шагнули в дверь и присоединились к аплодисменту. Нас встретили радостные взгляды, и появление наше вызвало новую волну ликования. Милиния, широко разведёнными руками вцепившись в подлокотники кресла, не сдерживаясь плакала. Омелия, выйдя вперёд, сменила убежавшего за спины Тоба и, подняв руку, обрезала шум и громко произнесла:

- Не зима и не лето,

Не снег и не зной,

Не осень, одетая,

В дождь золотой,

И не холодно, и не жарко -

А просто время подарков!

В тот же миг двое в форме гвардейцев, стоявшие наготове, промаршировали и поднесли к креслу большую скамью, накрытую белым атласом.

– Первый подарок – от маленьких жителей «Шервуда», – сообщила Омелия.

И воссоединённая троица, Чарли, Баллин и Гобо, подошли и поставили на белое поле изящную цветную фигурку: «глиняную принцессу Милинию».

– От дам «Шервуда»!…

И Эвелин, Кристина Киллингворт, Симония и Анна-Луиза водрузили на скамью высокую стопку столового и постельного белья, на краешках которого алели изящно вышитые буквы «М».

– От джентльменов «Шервуда»!…

И уже четверо гвардейцев, пыхтя, доставили к креслу и поставили сбоку от скамьи высокий, новенький, поблёскивающий едва высохшим лаком посудный шкаф. Уходя, последний гвардеец как бы невзначай задел защёлку, и дверцы, раскрывшись, явили восхищенному ропоту собравшихся полки, до отказа заполненные сверкающей медной и тускло светящейся серебряной посудой.

– От стекольных мастеров! – выкрикнула, заглянув в списочек, Омелия.

И у скамьи водрузили огромное, в рост самой Милинии, чистейшего стекла зеркало в нешлифованной временной дубовой раме.

Подкравшийся к нам с Эвелин Пит, поклонившись, сделал жест в сторону придвинутых к амфитеатру двух стульев. И, едва мы присели, Омелия провозгласила:

– От кузнечного цеха «Шервуда»!

И Климент, а с ним двое старших его сыновей и маленький юркий Бубен принесли собранную из железных виньеток подставку-планшир, на которой в гнёздах висели каминная кочерга, топорик, совок и щипцы.

И – я не поверил себе – громко объявленное:

– От Тома Шервуда, волшебного короля волшебного замка, магистра справедливости и нашего доброго друга!

И, к нашему с Эвелин изумлению, с амфитеатра спустился Давид. Он нёс два ларца – из дуба и кипариса. Поставив кипарисовый ларец на скамью, он произнёс:

– Не хочется говорить о ненавистном доме нотариуса, но придётся. Здесь, – он указал на ларец, – полная сумма вашего наследства, Милиния. А здесь, – он поставил на скамью дубовый ларец, – денежный размер контрибуции, наложенной Томасом на злодея. Отправляется в распоряжение Барта, мужчины, будущего супруга, и с этой минуты ответственного лица.

– Обо мне сказано чересчур лестно, – шепнул я Эвелин.