Книга Победитель - Андрей Волос
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— С кем? Пофамильно!
Потом опять про Берген-Бельзен…
И так день за днем, неделю за неделей… то ночью, то днем… а то еще сразу двое, вперекрест.
Но однажды их посадили в открытые грузовики и куда-то повезли.
На железнодорожной станции небольшого немецкого города уже стоял состав. Маленькие, с два кулака, и очень высоко прорезанные окна вагонов были закрыты мощными железными решетками.
И опять, опять голый пол, и нары, и параша! Мужчины ехали как сельди в бочке, а их, женщин, оказалось немного — не совсем битком.
Состав дернулся… тронулся… покатил!.. застучали колеса на стыках!..
Куда?
Наконец догадались подсаживать друг друга к этим куцым оконцам. Что за земля? Разгромленная, разбитая, выгорелая, несущая над собой трупный смрад — чья она?.. Не разобрать. Но вот узнали Польшу, а скоро уже ехали по Беларуси.
Поезд останавливался, чтобы напоить паровоз, да и пассажирам выставить пару ведер воды. Несмотря на брань конвоя, замахи, а то и зловещее клацанье затворов, вдоль состава бегали местные женщины — истерично выкрикивали фамилии, имена: не везут ли в этих вагонах из немецкого плена их мужей, сыновей, братьев?..
День за днем получали пайки хлеба и кипяток по норме — закинут несколько буханок, а они делят. Раз в два дня разрешали выносить парашу. В конце ноября состав прибыл на станцию Печора.
Кругом лежал снег — заломило глаза, когда открыли вагон. Гам, крик, лай конвойных овчарок… бараки вдалеке, дымки — должно быть, топятся там хоть какие-нибудь печи… Спецконтингент построился вдоль путей, и к нему обратился начальник лагпункта:
— Граждане репатрианты!
Когда он отгавкал свои грозные напутствия, скомандовали выйти из строя медработникам. Повели в барак. Экзаменовал какой-то заключенный — военный врач из прибывших ранее…
Поначалу ее оставили работать в этом лагере. Работа чередовалась с допросами. Правда, теперь вызывали не каждый день, а по какому-то сложному графику. Она выспрашивала военнопленных-мужчин о Марате, и кое-кто морщился, припоминая, и неуверенно толковал, что был такой… был вроде… и что он с одним из ранних этапов уехал дальше на Север. Написала его родителям, через веки вечные получила ответ с лагерным адресом — и они с Маратом нашли друг друга!.. Потом пришлось работать в других лагерях, лечить других, опасных людей, уголовных женщин, венеричек, поражавших ее своей отчаянностью. Там ей позволяли жить вне зоны. То чаще, то реже вызывали к следователю. Вопросы звучали все одни и те же: где и когда попала в плен? с кем? кто может подтвердить?..
Марат получил шесть лет поселения. Его взяли на границе, раненым, и в живых не осталось никого, кто мог бы поручиться, что он сдался в плен не по своей воле. Ей справку на получение паспорта выдали в начале сорок седьмого года. Она могла идти на все четыре стороны, но вместо того переехала к нему и стала работать по вольному найму. Через год, получив отпуск, поехала на Урал, нашла мать и сестер. В сорок девятом Марату позволили жениться, и вот так все славно устроилось!..
— Вот так все славно устроилось, — повторяла Ольга Сергеевна, скованно улыбаясь и теребя кайму скатерти. — И жизнь моя трудная кончилась, и повезло мне на хорошего человека!.. и дети у меня славные!.. Так что ты уж расскажи об этом, расскажи! Ведь какие сны мне страшные снятся!.. А иногда… — Она слабо улыбнулась. — Иногда, знаешь, наоборот. Деревню вижу… и кобылу наша рыжую с жеребенком… и сад на бугре весь в цвету. И будто я совсем маленькая — бегу к папе, смеюсь, путаюсь в траве, а жизнь впереди — такая длинная!.. такая счастливая!..
Кухня дворца Тадж-Бек была заполнена атмосферой деятельности и старания. Пар рвался из-под крышек кастрюль, разделочные столы сияли чистотой, стеллажи, уставленные сверкающей утварью, слепили взгляд. Несколько поваров в белых халатах сосредоточенно и быстро шинковали, жарили, варили, припускали, промывали, выкладывали из сотейников, клали на сковородки…
Лысоватый и полноватый Мулладжан, одетый в такой же белый халат, трудился возле давильни. Плоды граната хрустели один за другим, сок стекал в большую кастрюлю. Рядом на столе стояли восемь пустых широкогорлых стеклянных кувшинов.
Мулладжан оглянулся, затем сунул руку в карман халата, вынул бумажный пакетик и высыпал из него белый порошок в кастрюлю.
Бумажку он бросил в топку печи. Она мгновенно сгорела, а зеленоватый дым улетел в дымоход.
Мулладжан покрутил в кастрюле половником, а потом начал переливать питье в кувшины.
Брызги гранатового сока были похожи на кровь.
Он уместил на подносе четыре полных кувшина и отставил его в сторону. Наполнил оставшиеся. Оба подноса по очереди отнес к рефрижератору и сунул на полки.
Затем Мулладжан направился в кабинет начальника и высказал ему свою просьбу, сославшись на серьезную болезнь жены. Радости начальник не выразил, но все же, поворчав, что, дескать, почему-то все всегда случается не вовремя, когда каждая пара рук на вес золота, в конце концов подмахнул пропуск.
В раздевалке Мулладжан снял белый халат и надел потрепанный пиджачишко. Он поправил воротник, пригладил перед зеркалом волосы и вышел.
Пройдя коридором, стены которого были выкрашены белой краской, а на потолке горели лампы в металлических намордниках, Мулладжан миновал двери в кухню, откуда доносился звон, стук и гулкие голоса, и повернул к выходу.
Минуты через три он подошел к КПП. Два вооруженных охранника в гвардейской форме стояли у опущенного шлагбаума. Один придирчиво рассматривал пропуск и строго спрашивал что-то у Мулладжана. Мулладжан, отвечая, прижимал руки к груди и кланялся. В конце концов охранник вернул ему бумажку и снисходительно кивнул.
Еще через полчаса Иван Иванович, сидевший за рулем «вольво»-пикапа вишневого цвета, заметил знакомую фигуру в зеркале заднего вида.
Мулладжан подошел к машине и открыл дверцу.
Двигатель уже работал.
Иван Иванович повернул голову и взглянул в улыбавшееся лицо Мулладжана.
— Ну что, товарищ подполковник? — сказал он, усмехаясь. — Поехали?
— Поехали! — облегченно и радостно ответил Мулладжан.
«Вольво»-пикап вишневого цвета тут же тронулся и скоро скрылся за углом.
Минут через пятнадцать машина въехала во двор Советского посольства, а еще через три минуты Мулладжан и Иван Иванович вошли в кабинет Мосякова.
…Выслушав доклад, резидент нервно побарабанил по столу пальцами. Напряженное лицо было сосредоточенным и хмурым. Он размышлял.
— А если не сработает? — спросил он в конце концов. И поднял на Мулладжана тяжелый взгляд. — Что тогда?
Иван Иванович тоже повернул голову к Мулладжану.
