Книга В сердце тьмы - Эрик Флинт

Все — бандиты. Но ни в коем случае нельзя назвать всех бандитов трусами. И не все они глупы. При выборе между схваткой и ужасом толпы, которая может растоптать, которая уже растоптала сотни человек, многие из них решили поучаствовать в схватке.

К тому времени, как Балбан с кшатриями прошел до половины арены ипподрома, к ним присоединились почти шесть тысяч членов группировок.

Балбан приказал начать бросок.

— Отводи их назад, Антонина, — сказал Маврикий.

Антонина побледнела и посмотрела на него.

— У тебя только триста катафрактов, — возразила она.

— Отводи гренадеров назад, — повторил он. — У них легкие доспехи и нет опыта рукопашной.

Гектонтарх показал на огромную толпу, идущую на них.

— Гренадеры просто станут мешать моим катафрактам, — проворчал он — Отводи их назад и продолжайте бросать гранаты. Я попытаюсь продержаться столько, сколько смогу.

Маврикий пошел вперед, выкрикивая приказы Антонина добавила свой голос. Гренадеры и их жены полезли вверх на сектора. Фракийские катафракты выдвинулись вперед с флангов и встали плотной шеренгой перед гренадерами. Букелларии не стали ждать приказа Маврикия и выпустили партию стрел.

— Цельтесь в малва! — приказал Маврикий.

Враг бросился в атаку. Ни о какой дисциплине не шло и речи. Ни о каком боевом построении. Просто шесть тысяч человек бежали на трехсот.

К тому времени, как армия предателей достигла нижнего ряда скамей, тысяча из них была убита или ранена гранатами или стрелами. В особенности тяжелые потери понесли кшатрии, включая Балбана, который истекал кровью на арене. Стрела катафракта попала ему в бедро, разорвав артерию.

Но предатели почувствовали победу. Их гранаты теперь достигали целей, несли разрушения. И они находились слишком близко для ужасных стрел катафрактов. Да, фракийцы в доспехах возвышались над ними, как железные статуи. Но их было мало. И от их луков уже было мало пользы. Сейчас начнется рукопашная.

Толпа стала взбираться по ступеням.

— НИКА! НИКА!

Катафракты подняли мечи и булавы. Теперь скоро. Первый ряд толпы находился менее чем в двадцати ярдах.

Тысячи бандитов.

В десяти ярдах.

Внезапно толпа распалась. Развалилась. Остановилась и замерла на своих местах. Над головами катафрактов пролетели тяжелые дротики и врезались в атакующую толпу, как молот. Вся первая линия рухнула — назад, отталкивая тех, кто бежал за ними, создавая кучу-малу.

Катафракты остановились. Опустили мечи. Повернули головы.

За их спинами, не нарушая боевого построения, шла тысяча римских пехотинцев. Над этими пехотинцами, на самом верхнем ряду ипподрома находился их командир. Он стоял рядом с командующей Когортой Феодоры.

Катафрактам не показалось странным, что двое полководцев страстно целуются в середине сражения. Не в тот момент. Конечно, потом эпизод станет предметом многих неприличных шуток и стишков.

Но не в тот момент. Нет, совсем нет.

Катафракты не стали ждать, когда пехота до них доберется. Как один человек, триста фракийцев просто бросились вперед, выкрикивая боевые кличи.

— Ничто! Ничто! — кричали некоторые.

— Велисарий! Велисарий! — кричало большинство.

— О, вам, жалким ублюдкам, пришел конец! — крикнул один энтузиаст.

Час спустя, топча растоптанные до них тела у северных ворот, Ситтас с Гермогеном оказались на ипподроме. Они продвигались вперед медленно. Частично потому, что приходилось огибать множество разбросанных по арене тел. Частично потому, что Ситтас остановился у тела Балбана, чтобы отрубить тому голову. И частично потому, что они нашли прячущегося Ипатия и тащили его за собой.

Велисарий и Антонина сидели на нижнем ряду у юго-западного поворота беговой дорожки. Валентин стоял в нескольких футах от них. На Антонине все еще была надета кираса, но она сняла шлем. Ее голова лежала на плече мужа. На щеках остались дорожки слез, но она улыбалась, как херувим.

Ситтас бросил голову Балбана к их ногам.

— Можете добавить в коллекцию, — сказал он, улыбаясь.

Антонина открыла глаза и уставилась на трофей. Сморщилась от неудовольствия. Затем закрыла глаза и удовлетворенно вздохнула.

— Сколько? — спросил Велисарий.

— Сто двадцать восемь, — ответил Ситтас. — Ирина говорит, что мы покончили с большинством. Кроме этого…

Он махнул толстой рукой и сам скорчил гримасу. Сильно сморщился.

— Здесь, как на скотобойне. В особенности внизу, в загонах для лошадей.

Гермоген покачал головой. Его лицо стало пепельного цвета.

— Тысячи пытались убежать через конюшни.

Велисарий поморщился. Единственными входами в конюшни были небольшие дверцы, достаточно широкие только для того, чтобы могла проехать беговая колесница.

— Большинство мертвы, — пробормотал Гермоген. — Раздавлены, растоптаны, со сломанными конечностями, или задохнулись. Боже, потребуется несколько дней, чтобы вытащить тела. Те, что внизу, явно превратились в фарш.

Гермоген повернулся, протянул руку и поднял на ноги Ипатия. «Император» тут же свалился, как мешок с дерьмом. От него сильно воняло мочой и калом.

— Феодора будет счастлива убить его! — рявкнул Ситтас.

Антонина резко открыла глаза.

— Нет, — прошептала она. — Она и так уже у самых ворот ада. Она повернула просящий взгляд на мужа.

Велисарий сжал ее плечо. Кивнул.

Ипатий заговорил.

— Будьте милосердны, — прохрипел он. — Я прошу вас о милосердии.

— Хорошо, — сказал Велисарий и повернул голову. — Валентин!

ЭПИЛОГ

Императрица и ее душа

Огромный тронный зал больше чем когда-либо напоминал Велисарию пещеру. Возможно, из-за такого малого количества собравшихся в нем людей. Но Феодора настояла, чтобы принять его там, и полководец не возражал. Если императрица находила силу и утешение при виде огромного зала и от ощущения своего огромного трона, то Велисарий этому только радовался.

Теперь она сама била врагов.

Велисарий быстрым шагом пересек огромный зал. Когда оказался в десяти шагах от трона, пал ниц. Затем поднялся и начал говорить. Но Феодора жестом остановила его.

— Один момент, Велисарий, — императрица повернулась к группе стражников, стоявших в нескольких ярдах. — Скажите слугам, что бы принесли стул, — приказала она.

После того как стражники поспешили выполнить приказ, Феодора уныло улыбнулась стоявшему перед ней полководцу.

— Это скандально, я знаю. Но нас ждет долгий разговор, много всего нужно обсудить. А мне скорее требуется твой острый ум, чем официальное проявление уважения. Я не хочу, чтобы ты зря уставал, стоя передо мной.