Книга Побег - Кирилл Шелестов

4

Едва милиция отбыла, тут же появился неунывающий Дергачев, уже в халате. Держался он непринужденно, даже нахально, будто ничего и не произошло. В отличие от него блондинка, успевшая прикрыть полотенцем свои выдающиеся формы, смотрела виновато. Я не стал устраивать ему разнос при посторонних, ограничившись тем, что сухо представил его Косумову.

Смекнув что к чему и спеша исправиться, блондинка тут же взяла прокурора в оборот. Под ее руководством девицы окружили Косумова, со смехом раздели и увлекли в бассейн. Вскоре оттуда доносился плеск, женский хохот и гортанные мужские восклицания. Артурчик, вероятно, решил, что с его стороны будет вполне благоразумно не приближаться ко мне некоторое время. Насвистывая под нос, ни на кого не глядя, он вдоль стенки ретировался в парную. Азиатка, по-кошачьи крадучись, последовала за ним.

От всего происшедшего у меня пересохло во рту, поэтому я сел за чайный стол напротив Семеныча.

— Так это и вправду твой дом? — спросил я, наливая себе и ему чаю.

Семеныч убавил звук телевизора и состроил хитрую мину.

— По документам мой, а так, конечно, Генкин, — охотно пояснил он. — Генка, зять мой, на меня его купил. Чтоб если, значит, его загребут, то имущество уже не конфискуют. Понял мысль? Да нынче все так делают: кто на тещу оформляет, кто на родню дальнюю. Не охота же, чтоб государству доставалось.

— Не все же конфискации боятся, — улыбнулся я.

— Дураки не боятся! — фыркнул он, разгрызая кусок сахара крепкими белыми зубами. — Им-то чего бояться? А умный, он всегда с оглядкой на тюрьму живет.

— Чем же Генка у тебя занимается? — полюбопытствовал я.

— Да кто ж его знает? — зевнул Семеныч и отхлебнул из чашки. — Я в чужие дела не суюсь. У нас в Воронеже бандит был. А здесь, может, масть поменял, бизнесменом заделался, я уж не спрашиваю. Строит что-то, так я слышал. Но дела у него, видать, хорошо идут, он вообще фартовый, да и котелок варит. У него кроме этого дома еще квартира в центре огромная, на Лильку он купил ее, на дочь мою. На Кипре тоже дом, только там теперь не живет никто, продавать, наверное, будем. Генка вон и во Франции приценивается, все не решит, где брать: то ли в Ницце, то ли в Сан-Тропе. И там ему нравится, и здесь. А я ему свое долдоню: на эти деньги, что там просят, в Сочах можно целую деревню купить, прям на море. А что? Климат не хуже, а к дому ближе, и жить там летом куда дешевле будет. Да разве вы сейчас что-нибудь умное слушаете?! У вас одно в голове: где спереть и кому втереть. Эх, — махнул он рукой. — А может, так и правильно. Я и сам, бывало, давал жару! Чего только не творил! — он скосил глаза на свои татуировки. — Через то и чалился.

— Нравится тебе в столице?

Семеныч поставил чашку на стол.

— Неа! — поморщился он. — Не привился я в ней, видать, уже годы не те, чтоб обвыкать. Генка с Лилькой — те не нарадуются, про Воронеж уже слышать не хотят, дыра для них. А я — ну ни в какую! Не живется мне тут. Слышь, до смешного доходит: захочешь, например, пива разливного выпить, ну, вот из банки, а в округе — ни одной пивнухи; либо Женька в город посылай, либой сам ехай. Ломает меня. На Рублевке с тоски загинаешься среди полотерок. По три в день убираться приходят, да еще садовник, короче, нет покоя. А в центр выберешься, еще хуже. Народу вроде полно, а никого не знаешь. И базар у них там какой-то вечно левый. Я в прошлом месяце кипешнулся маленько. Нырнул в город, просто прошвырнуться со скуки, так с одним козлом прям на улице закусился. В лоб ему дал — двенадцать часов в обезьяннике отсидел, пока меня Генка не выкупил. Они меня после всей семьей песочили, мол, ты че, дед, совсем из ума выжил?! Сидел бы лучше дома, чем всяких чертей гонять! А я, что ль, виноват? Он сам нарвался. Короче, как говорится, живу лучше всех, никто не завидует.

— Скучаешь по дому? — продолжал расспрашивать я.

— Есть такое дело! — отозвался он с чувством. — Вся жизнь моя в Воронеже прошла, не считая лагерей. Родня там у меня, кореша. Да чего сравнивать?! Там зайдешь в гаражи, вмажешь с пацанами, козла в домино забьешь. Ты всех знаешь, тебя все знают. С тем рос, с тем сидел. Потом к подруге зарулишь. А че ты так смотришь? — задиристо осведомился он, заметив в моих глазах удивление, которое я не сумел скрыть. — Тебе можно, а мне нельзя, что ли? Путевая, между прочим, чувиха, звоню ей иногда отсюда, приветы передаю. На двадцать лет меня моложе, продавщицей в магазине работает. С душой дает, не то что биксы здешние. У них в глазах одни доллары.

— Чего же ты не вернешься? — спросил я с симпатией.

Вероятно, я наступил на больную мозоль. Он даже приподнялся и опять сел.

— А как?! — воскликнул он. — Один, что ли? Баба моя нипочем внуков не бросит, даже не заикайся. Дура, что с нее взять. Да и я к ним, похоже, прикипел. Они ж на нас всю дорогу, с самого рождения, на ней да на мне. Родителей и не признают. Только «баба» да «деда», такого нет, чтоб «мамка» иль «папка». А как ты хочешь? Генка вечно на работе пропадает, сюда ночевать раз в неделю приезжает, а то все в командировках, а может, по баням гуляет. Лилька тоже дома не сидит, магазин какой-то открыла, Генка ей денег дал. А детям присмотр нужен, а то, слышь, отправятся за дедом, ленинским путем: по тюрьмам да лагерям. Старший потрох в этом году в школу пошел. А сейчас у него каникулы, так они подхватились и опять куда-то в Италию полетели. А я уперся. Дай, говорю, чуток от этой неруси раскумарюсь. В натуре, надоели черти нерусские.

— Отдохнул?

— Два дня ничего. А после опять я заскучал. Может, и зря не поехал? Женька-то они с собой взяли. Вот и нету у меня никакой компании. Ладно, хоть Дергуша вспомнил, вас привез. Какое-никакое, а развлечение.

— А Дергачева ты откуда знаешь? — Я был рад сменить тему, чтобы не множить печали узника роскоши.

— Так он внука моего старшего к школе готовил. Че-то с ним учил такое, я уж не знаю. Мы с Дергушей на другой теме завязались. Когда я один остаюсь, он меня нет-нет, да и навестит. Мы с ним в баньке попаримся, выпьем. Ну и шмары опять же. Куда ж без них? — Семеныч задумчиво погладил выступающий кадык и доверительно проговорил: — Хотя я этих шмар, которых он привозит, не больно жалую. Гуттаперчивые, я их называю. За бабки что хошь сделают, да ты сам не хуже меня знаешь.

— А Генка знает об этих визитах?

— А его-то какое дело? — несколько обидчиво возразил Семеныч. — Кого хочу, того и приглашаю. Я ему не докладываюсь.

В мраморный зал я вышел с готовностью утопить Дер-гачева в ледяном лягушатнике. Зато он бросился мне навстречу, светясь доброжелательностью.

— Все отлично! — радостно доложил он. — Прокурор твой на телок запал, глаза разбегаются, не знает, кого хватать.

— Пойдем, рассчитаемся, — сказал я, сдерживаясь.

— Вообще-то не к спеху, — успокоил он меня. — Можно и позже, а впрочем, как скажешь. Я всех расходов еще не сводил, точную цифру назвать пока не могу. Думаю, в районе десятки. Плюс-минус косарь.