Книга Ломоносов. Всероссийский человек - Валерий Игоревич Шубинский

но это по собственной вине, вследствие некоторого пристрастия к некоторому варяго-русскому напитку, а совсем не потому, что его кто-нибудь преследовал за независимость русской мысли”. Что же до истории, то “немецкие ученые, с которыми он так опрометчиво, так запальчиво и так неосновательно вступил в спор, стояли в отношении к истории, как к науке, неизмеримо выше его. ‹…› Я не вижу уголовного преступления со стороны Ломоносова в том, что он ввязался не в свое дело, но как не стыдно г. Савельеву-Ростиславичу видеть тут что-то, кроме пустой риторики?” (“Неистовый Виссарион” преклонялся перед позитивной “немецкой наукой”, но сам был, конечно, торопливым в оценках и нетерпимым русским самородком – только менее образованным, чем Ломоносов…)

В 1860-е годы труды и публикации А. А. Куника, П. П. Пекарского, П. С. Билярского, В. И. Ламанского, С. М. Соловьева позволили восстановить полную картину официальной, служебной жизни Ломоносова. Биография, написанная Пекарским и включенная во второй том его “Истории Академии наук в Петербурге”, неизмеримо возвышалась по полноте и точности над всем, написанным прежде, да и поныне не утратила значения.

Белым пятном оставались, однако, труды Ломоносова-естествоиспытателя. Первыми, кто занялся их анализом, были астроном Д. М. Перевощиков (брат помянутого В. М. Перевощикова), врач и востоковед Г. И. Спасский и известный историк науки Н. А. Любимов, автор книги “Ломоносов как физик” (1855). Выводы их были сдержанны: Михаил Ломоносов интересен как участник научных дискуссий своего времени, как человек, умевший понимать актуальные вопросы естествознания и правильно их формулировать – не более того. Однако в конце века этот взгляд был скорректирован, так как некоторые теории Ломоносова, которые казались неверными и устаревшими (например, о кинетических причинах теплоты или волновой природе света), неожиданно приобрели актуальность. Научное наследие Ломоносова было заново просмотрено и оценено В. И. Вернадским и особенно Б. Н. Меншуткиным. Вернадский в “Очерках по истории естествознания в России в XVIII столетии” (1915) так определяет значение Ломоносова: “Мы видим в нем предшественика современной химии, одного из немногих лиц, в руках которых были в то время точные приемы геологической мысли, первоклассного физика ‹…›, проникавшего далеко в глубь научной мысли последующих поколений”. В 1930-е годы благодаря трудам П. Н. Беркова и Г. А. Гуковского была заново изучена и поставлена в более полный исторический контекст поэзия Ломоносова, изучены в деталях его взаимоотношения с Сумароковым и Тредиаковским. О том, что и стихи, и личность его были в ту пору актуальными и живыми для думающих и чувствующих людей, лучше всего свидетельствует стихотворение замечательного русского поэта Сергея Петрова “Похвальное слово Ломоносову”, написанное в 1934 году, в молодости, в сибирской ссылке, – его начальные строки стали эпиграфом к этой книге. Вот еще несколько строф:

Слово славы между прочимты вписал себе в итог,над столом клоня рабочимпукли мудрой завиток.Век, идеями чреватый,пал, как хмурая пора,под полет витиеватыйлебединого пера.‹…› Над тобою, трудолюбцем,первый рокот лирных струн.И Нептун грозит трезубцем,и свергает Зевс перун.А когда природа кучейсвалит все на дно ночей,ты, парик закинув в тучи,гром низвергнешь из очей.

Позднее, в послевоенные годы, Михайло Васильевич был во многом превращен в икону, в своего рода Ленина – Сталина русской науки, лишенного человеческих слабостей и правого в любом споре с любым оппонентом. В общем-то канонизация Ломоносова именно в эту эпоху – явление закономерное. Более того, канонизация эта имела большие положительные последствия: перечислять ломоносоведческие труды, появившиеся после 1945 года, можно бесконечно. Но огромный фактический материал, собранный исследователями, однобоко и тенденциозно интерпретировался. С годами, конечно, картина несколько смягчалась. Научные и литературные противники Михайлы Васильевича уже не обязательно объявлялись “врагами России” или “бездарностями”. Но, скажем, Шумахер и Тауберт, люди со множеством недостатков, но имеющие свои заслуги перед русской культурой, демонизируются даже в книгах начала 1990-х годов.

Лучшим из всего написанного в советское время о Ломоносове остаются труды А. А. Морозова. Его большая биографическая книга, впервые вышедшая в серии “ЖЗЛ” в 1950 году с предисловием С. И. Вавилова, не могла не нести отпечатка эпохи. И все же она производит сильное впечатление цельностью и связностью изложения и тем, как автор, владевший огромным материалом, сумел выбрать главное, коренное, – главное по тогдашним представлениям, конечно. Еще ценнее, может быть, его книги “Ломоносов: путь к зрелости. 1711–1741” (1961) и “Родина Ломоносова” (1975). Знаток Русского Севера и филолог-германист, Морозов сумел поставить свои разнообразные знания на службу своей главной теме, которой стала биография Ломоносова. Достаточно сказать, что он был первым, кто сравнил “Хотинскую оду” с “Одой принцу Евгению” и вообще поэзию Ломоносова – с творчеством влиявших на него немецких поэтов. Э. П. Карпеев, Г. Е. Павлова, Г. Н. Моисеева, Е. Н. Лебедев, Н. А. Шумилов и другие исследователи продолжали труды Морозова. Но в книгах, выходивших массовым тиражом, по условиям времени не удавалось избежать тенденциозности и умолчаний. В беллетристических произведениях, в киносценариях этой тенденциозности было, конечно, еще больше.

Результат, если говорить о массовом сознании, был обратным задуманному: ходульный образ патриота “без страха и упрека”, созданный писателями и кинематографистами, оказался совершенно лишенным той мощи, того обаяния, которые присущи настоящему Ломоносову, и не вызывал ничего, кроме раздражения. Естественно, как противовес этой скучной мифологии в 1990-е годы стали появляться материалы другого рода – в основном статьи в газетах или интернете. Авторы этих материалов или взахлеб обсуждают любимую тему о Ломоносове – сыне Петра I (находя все новые “неопровержимые доказательства”), или “разоблачают” недавнего кумира, пользуясь сомнительными фактическими источниками и механически перенося на времена Елизаветы и Екатерины этические нормы иных эпох.

Наряду с такими материалами, впрочем, постоянно появляются работы, авторы которых пытаются объективно взглянуть на личность и эпоху Ломоносова с современной точки зрения, но и с учетом исторической дистанции. Особенно ценен в этом отношении энциклопедический словарь “Ломоносов” (редактор-составитель Э. П. Карпеев), подготовленный в 1999 году Музеем М. В. Ломоносова в составе Музея антропологии и этнографии имени Петра Великого. Эта книга стала первой вехой в создании новой биографии Ломоносова, отражающей представления и опыт человека уже постсоветской эпохи[141].

Хочется верить, что и в этом жизнеописании Ломоносова удалось сделать еще один, пусть скромный, шаг в том же направлении.

Основные даты жизни и деятельности М. В. Ломоносова

1711, 8 (19 по новому стилю) ноября или 12 июля – в деревне Мишанинской Куростровской волости Двинского уезда Архангельской губернии, в семье государственного крестьянина Василия Дорофеевича Ломоносова и его жены Елены Ивановны, урожденой Сивковой, родился сын Михайло.

1719–1720 – смерть Е. И. Ломоносовой. Постройка В. Д. Ломоносовым собственного гукора “Чайка”. Вторая женитьба В. Д. Ломоносова.

1721–1727 – выходы с отцом в море. Обучение грамоте. Переписывание церковных книг, служба в церкви псаломщиком. Сближение с семьей Христофора Дудина, в доме которого происходит знакомство со светскими книгами. Рождение брата Ивана (видимо, вскоре умершего). Смерть первой мачехи, Федоры Михайловны. Третий брак В. Д. Ломоносова – с Ириной Семеновной Карельской.

1728–1729 – примыкает к старообрядцам-беспоповцам, “по нерадению” не является к исповеди и не причащается, возможно, некоторое время живет в Выговской пустыни.

1730, 9 декабря – бегство из дома с выправленным накануне паспортом, проживает в Антониево-Сийском монастыре у дяди, затем с рыбным обозом отправляется в Москву.

1731, январь – прибытие в Москву. Поступление в Славяно-греко-латинскую академию (Михайло выдает себя за дворянского сына).

1732 – рождение сестры и смерть мачехи. Первый дошедший до нас стихотворный опыт.

1734 – попытка участия в Оренбургской экспедиции в сане священника; “разоблачен” как крестьянский сын.

1735, лето – предположительно, совершает поездку в Киев для обучения в Киево-Могилянской академии. Возвращаение в Москву.

Декабрь – в числе двенадцати учеников Славяно-греко-латинской академии отправлен в Петербург, в распоряжение Академии наук.

1736, 3 января – прибытие в Петербург; поступает на содержание Академии наук. Начало обучения немецкому языку.

Март – отобран для изучения химии и минералогии в Германии, вместе с Д. И. Виноградовым и Г. У. Рейзером. Знакомство с “Новым и кратким способом…” Тредиаковского.

Сентябрь – ноябрь – вместе с товарищами отправляется морем в Любек, дальше – сухим путем в Марбург.

17 ноября – зачисление в Марбургский университет.

1737–1738 – изучение в университете под общим руководством Х. Вольфа немецкого и французского языков, философии, математики, физики, химии, механики. Берет частные уроки рисования, фехтования и танцев. Отправляет в Петербург первую научную работу “О превращении твердого тела в жидкое в зависимости от движения предсуществующей жидкости”,