Книга Ограниченная территория - Вероника Трифонова

носа. В душе моей шевельнулась обида за Валю: уж коль Павел Матвеевич признал младшего сына, мог бы и выводить его тоже в свет.

Я потянулась и села в кровати. Мышцы тянуло, а синяки по-прежнему ныли, хоть боль под воздействием пройденного времени и мази Тима, которую он оставил мне в кармане своей кофты, заметно поутихла. Вот бы и душевные раны также быстро залечивались…

Сквозь прозрачные тюлевые шторы спальни уже был виден яркий жёлтый диск летнего солнца. Отсветы незатейливых цветочных узоров драпировки отражались на полу, похожие на тени от проектора. В воздухе пахло свежестью — вчера я сменила бельё на только что выстиранное— и моими духами.

Взяв со спинки кровати халат, я закуталась в него, надела тапочки и пошла к балкону, по привычке обходя вторую сторону кровати, хотя сейчас бы запросто могла перелезть, никому не причиняя неудобств. По пути бросила взгляд на телевизор — больше он не работал до поздней ночи. Честно говоря, я теперь вообще его не включала.

Ледяной холод раннего утра и звенящий воздух рассвета немного отрезвили меня. Я положила руки на перила, глядя с высоты девятого этажа на темнеющий внизу зелёный парк. Сейчас не хотелось замечать ни красоты неба, ни наслаждаться пением птиц в тиши, не говоря о предвкушении нового дня. Мне было не по себе. Квартира, и в частности спальня, постепенно теряла все признаки и следы недавнего проживания в ней Антона. Они стирались ластиком времени и блекли по мере того, как мой муж всё дальше и дальше уходил из этого мира, отдаляясь от покинутых на земле родных, вытесняясь из их сознания другими, более насущными делами и мыслями о ныне живых. Я понимала, что этого не избежать — но не подозревала, что будет так тяжело. И так быстро. Меня терзали противоречия: желание заглушить боль потери, не напоминая лишний раз о ней, сражалось с чувством вины, когда я считала, что недостаточно соблюдаю траур по Антону. За то, что живу без него, как ни в чем не бывало, за то, что ещё чего-то хочу в своей жизни. Тихий укоризненный голос пока не желал уходить, и я то оправдывалась перед ним, то отмахивалась, обзывая комплексом выжившего. Наверное, со временем это пройдёт — как прошло у папы, у МиФи…

При воспоминании о директоре я машинально подняла телефон и разблокировала экран. На него выплыл сайт, который я просматривала последним. Я бездумно прокрутила сплошной текст вниз, но в самом конце моё внимание привлекла выделенная отдельным абзацем заметка:

«Сотрудник отдела неврологии НИИ патологии человека погиб на рабочем месте»

Это оказалось выдержка из ежемесячной газеты нашего НИИ. Я тут же принялась за чтение.

«2 декабря 2011 года кандидат медицинских наук, врач-невролог и младший научный сотрудник лаборатории Арнольд Паршутин проводил ЭЭГ пациенту, когда внезапно упал без признаков жизни. Несмотря на то, что врачи, максимально быстро прибывшие из клиники того же института на помощь Арнольду Константиновичу во главе с заведующим отделением, доктором Севериным А.О., сделали всё возможное, реанимационные мероприятия не дали эффекта. На момент трагической смерти мужчине было всего тридцать два года. По словам шокированных коллег, друзей и родных, Арнольд обладал отменным здоровьем и не страдал хроническими заболеваниями, что исключает версию внезапного обострения, приведшего к летальному исходу.

Известно, что Паршутин на тот момент входил в группу учёных, исследующих серотонин-иммунореактивные клетки, в числе которой были Дашков М.Ю., Ковалевский В.Е., Филин М.П. и Правкина И.А. Как раз госпожа Илона Александровна, ведущий научный сотрудник отдела неврологии и непосредственная коллега А.К., дала краткий комментарий по поводу результатов вскрытия:

— Совместно с судебными медиками мы предположили у Арнольда синдром внезапной смерти. Такой обычно бывает у детей первого года жизни, в его основе лежат малоизученные факторы. Одна из ведущих теорий — нарушение серотонинового обмена в головном мозге. Знаю, случай интересный. Я бы сказала, загадочный и, совсем уж честно, маловероятный… Но других объяснений произошедшего у нас нет».

Далее продолжались разглагольствования автора и информация о похоронах невролога. Мельком пробежавшись по всему этому, я закрыла статью, опустила телефон и, щурясь, посмотрела на солнце, которое поднялось ещё выше. Неожиданно я поняла, что жутко замёрзла. Кутаясь в свой махровый халат, я спешно вернулась обратно в спальню, затворив за собой дверь, залезла в кровать и, греясь под одеялом, переваривала информацию.

Северин сам позавчера сказал мне, что дружил с Илоной. Он же пытался спасти умершего в её отделении неизвестно от чего сотрудника… А через полгода не стало и самой Правкиной. Вообще ничего не понятно…

Я вздохнула. Наверное, бессонница повлияла на способность моего интеллекта разделять главное и второстепенное, так как думать ещё и о той истории явно лишнее. Того и гляди, Северина начну в чем-нибудь подозревать. Я неожиданно вздрогнула, вспомнив жуткое чувство, вызванное им в конце нашего краткого последнего разговора.

Нет, так не пойдёт. Я точно схожу с ума.

Нащупав рядом с собой на кровати круглый пузырёк, я открыла его, вынула таблетку и откусила от неё половину. «Чтобы поспать… хотя б до обеда… иначе чокнусь…»

Предвкушая знаковое чувство расслабления, я откинулась на подушку. Образы, стоявшие перед глазами, начали потихоньку расплываться.

И хорошо. Они подождут. Пока что у меня есть чёткое определение, с кем я точно хочу поговорить. А дальше — всё остальное. Если будет для этого время… и силы.

Глава 42

Проснувшись в обед, я доела заказанные вчера суши (не было настроения и желания готовить), села в «Ауди» и отправилась в Зелёные Холмы. День стоял ясный, погожий. Даже на улице потеплело до двадцати одного градуса — лето, наконец, возымело совесть и вспомнило, что оно не должно косить под октябрь. Солнце, высоко стоящее в голубом, без единого облачка, небе, освещало поляны, леса и крыши домов поселений, играло бликами на проезжавших рядом автомобилях — глянцевых легковых и неотесанных грузовых. Движение на загородном шоссе даже днём сегодня было оживлённым — в пятницу, в конце рабочей недели многие москвичи, устав от городского смога, шума и трудовых будней, уезжали на дачи, предвкушая отдых на свежем воздухе, к тому же теперь при отличной погоде. А к радости коренных жителей близлежащих городков (таких же, как я, Тим и Антон), что возвращались домой, добавлялось и удовольствие от предстоящей встречи с родными. К вечеру количество таких счастливчиков возрастёт, и появятся, как всегда, заторы.

Но я больше не принадлежала к их числу. Вообще, мне было не до веселья. Под