Книга Все зависит от нас - Владислав Конюшевский

– Нет, благодарю, гражданин капитан.

– А тот замок, возле которого ты прятался… Что в тех местах интересного видел?

– Там пусто было. И людей почти не было – только два старикана, мужик средних лет да молодая девка из ворот выходили. То есть выезжали – на велосипедах.

И все – ни машин, ни людей. Хозяева, наверное, уже сбежали и только прислугу оставили за добром присматривать…

– Это все?

– Так точно, гражданин капитан!

– Епрст! Что ты меня постоянно «гражданином» обзываешь? Или ты – тертый зэчара и до войны на зоне чалился, оттуда привычка пошла?

Костров наконец посмотрел мне в глаза и, катнув желваки на щеках, выпалил:

– Никак нет, товарищ капитан! Просто тот лейтенант из особого отдела, когда я к нему «товарищ» обратился, орать начал, мол, товарищи его с оружием в руках немца бьют, а я, как добровольно сдавшийся врагу, на такое обращение прав не имею.

– Ну в общем-то правильно орал. А ты что, действительно – добровольно сдался?

– Угу – сейчас. – Лагерник опять уткнулся взглядом в пол и зло проговорил: – Гранат – нет, снарядов – нет, а эти суки, на мотоциклах да двух танкетках, нас, как баранов, в кучу сгонять начали. Комиссар-то умнее всех оказался – начал из «нагана» по мотоциклистам садить, вот его и переехали сразу. А я глянул, как его кишки на трак наматываются, и поплыл… Хотя если бы знал, что в будущем ожидает, то вперед комиссара бы сиганул… Тогда от дивизиона нас человек пятнадцать осталось, вот и подняли руки. А куда деваться?

Тут Иван надолго закашлялся и потом, успокоившись, поддернул рукав ветхой гимнастерки, вытер выступивший пот. А я, заметив в прорехе острохарактерный полукруглый шрам, спросил:

– Что, приходилось от собачек бегать?

Костров, невесело усмехнувшись, ответил:

– Два раза. Это не считая последнего. Первый раз через неделю, после того как в плен взяли, в сентябре сорок первого. Нас тогда возле Томино держали, прямо в чистом поле. Там даже колючки толком не было. Немцы просто несколькими нитками на столбиках огородили квадрат и вышки небольшие поставили. Они вначале добреньких из себя корчили. Помню, в те времена много баб ходило вокруг лагеря – мужей искали. Так если находили – немцы мужей отпускали. Мне такое не светило, поэтому выбрал ночку потемней и с тремя друзьями рванул… Только недалеко – даже до леса не дошли, как нас сначала собаки, а потом мотоциклисты догнали… Побили, куда же без этого, и обратно вернули. Думал, расстреляют за побег, но обошлось – ребра поломали и успокоились… Только потом все стало гораздо хуже. Фрицы собрали огромную колонну и пешим ходом повели аж за Львов. Много тогда на той дороге ребят осталось, у нас ведь раненых было до черта… А в Сутонах был уже нормальный лагерь – с бараками, с колючкой. К лету сорок второго на фронте, видно, немцам стали давать прикурить, потому что к нам в лагерь вербовщики приходили. Какой-то полковник, с царскими крестами, все речи толкал, призывал Россию новую строить. Без жидов и Советов…

Иван замолк, видно вспоминая, а я заинтересованно спросил:

– И что, много народу пошло фрицам помогать?

– Куда там! В лагере шесть тысяч душ было, а к тому полковнику вышло двадцать девять человек. Двоих я лично знал – подлюги еще те. Все перед немцами выслуживались за лишнюю пайку. Мы их удавить хотели, да не успели…

– И что потом? Их сразу из лагеря увезли или они перед вами в новой форме покрасовались?

Бывший пленный на этот вопрос сжал кулаки и глухо сказал:

– Нет, товарищ капитан. Там по-другому было. Их не увезли и даже формы не дали. Видно, к приезду того полковника немчура расстаралась и вычислила семерых командиров и комиссаров, которые себя за рядовых выдавали. Стукачи у них хорошо работали, вот командиров эти, которые в РОА пошли, и повесили…

– Не понял? Командиров семеро, этих двадцать девять… как же они их делили?

– Фрицы хитро сделали – поставили наших на лавки, петлю на шею накинули, а к ножкам лавок веревки привязали. Вот предатели на раз-два-три и дернули…

– Понятно… А в Восточную Пруссию как попал?

Костров, вздохнув, ответил:

– Лагерь туда эвакуировали, когда наши обратно, на запад двигаться начали. К тому времени от пленных хорошо если полторы тысячи человек оставалось. Так всех запихнули в теплушки и увезли в Коршен. А там кого загнали на строительство укрепрайона, а кого отдавали местным жителям.

– Как обычно – на ударный, безвозмездный труд?

– Так точно – днем под охраной работали у бюргеров, а вечером в лагерь. Но позже в лагерь даже возвращать перестали – загоняли на ночь в сарай и с утра опять на работу. Там мы хоть отъелись… После лагерной баланды и гнилая брюква за деликатес шла. Да и охрана совсем другая стала. До этого молодые охраняли, вот они зверствовали почем зря. А потом пожилые мужики появились, те нас не трогали, даже когда видели, что мы картошку с полей в карманы прячем. Так почти до зимы было, а потом нашу команду отправили противотанковые рвы да окопы копать. А неделю назад сбежать получилось – прямо над дорогой, по которой нас конвоировали, «пешки» прошли, и, пока охрана по кустам пряталась, я в лес ушел. Мы ведь до этого ИЛ-2 как-то видели, а они далеко в глубь немецкой территории не залетают. Посчитал, что фронт уже близко, вот и рванул.

– Про Ил-2 откуда знаешь? Ну что он в основном по ближним тылам работает? Да и Пе-2 появились уже после того, как ты в плен угодил.

– Я с бортстрелком в лагере сдружился. Он к нам в конце сорок второго попал, вот и рассказал много чего.

– А где сейчас твой друг?

– Этой зимой от горячки умер…

– Ясно… Жрать будешь?

Не дожидаясь кивка пленного, я свистнул конвоира и приказал принести банку тушенки и хлеба.

Пока бывший лагерник, стараясь не очень торопиться, уничтожал свинину, я курил и глядел в окно. Да уж… досталось пареньку нехило. Три года плена – это вам не цацки-пецки… Поэтому, когда он, доев и подчистив банку куском хлеба, осторожно спросил:

– Товарищ капитан, а куда теперь меня? В Сибирь?

Я только ухмыльнулся и ответил:

– Не понял, с чего это тебя в тыл потянуло?

– Так в лагере говорили, что нас если и освободят, так сразу прямым ходом на Колыму пошлют…

– Это кто такое говорил?

– Ну… – Иван помялся, а потом, решившись, ответил: – Немцы говорили и капо тоже… Да и некоторые наши. Дескать, товарищ Сталин приказ издал, что всех сдавшихся в плен в предатели записывают.

Ух ты! Так вот откуда пошла эта байка про то, что наших пленных эшелонами прямиком в сталинские лагеря гнали! От немцев да лагерных надзирателей. А я еще в те времена думал: интересно, как это происходило? При страшной загруженности железных дорог еще и находить места для перевозки сотен тысяч бывших военнопленных. Правда, с прошлого года, когда освобожденные хлынули потоком, понял, что наши «демократы» очередной раз всех по своему обычаю обманывали. А на самом деле все было взвешенно и логично. Бывших лагерников отправляли на ближайшие фильтры. Там их проверяли, попутно откармливая и оказывая медицинскую помощь. После проверки сразу отсеивали этих самых капо, стукачей и вообще тех, кто активно сотрудничал с немецкой лагерной администрацией. Сделать подобное было достаточно легко, так как на этом же фильтре находилась масса свидетелей из одного с ними концлагеря. Всех предателей, а таких набиралось обычно процентов десять от общего количества, достаточно быстро выявляли и после скорого суда отправляли по этапу. Остальным же светила медкомиссия и после проверки здоровья годные к службе отправлялись в запасные полки, а оттуда на фронт, продолжать службу. Негодных, здоровье которых было подорвано пребыванием в плену, отправляли по домам как комиссованных из армии по здоровью. То есть более семидесяти процентов бывших пленных опять становились в строй. Очередной раз вспомнив недобрым словом современных мне «общечеловеков», я раздраженно хмыкнул и ответил вопросительно глядевшему на меня Кострову: