Книга Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917 - Юрий Фельштинский

Троцкий поселился в небольшом дешёвом пансионе, где прожил полторы недели, посещая богатейшие музеи и великолепные памятники средневековой архитектуры испанской столицы. Виз он так и не дождался, а в один прекрасный день за ним опять пришли «два очень определённой внешности молодчика»[919]. На этот раз в мадридской префектуре ему вначале было заявлено, что он должен «незамедлительно» покинуть Испанию, но до того, как это произойдёт, свобода Троцкого будет подвергнута «некоторым ограничениям». Из префектуры его прямиком отправили в тюрьму, в которой он, правда, провёл всего три дня, после чего был выпущен под полицейский надзор.

В Мадрид приехала Наталья с сыновьями, и всё семейство было отправлено в порт Кадикс. После протестов, запроса республиканского депутата Кастровидо, внесённого в Кортесы (испанский парламент), и нескольких недель ожиданий ему было определено новое место высылки: Барселона.

Ещё находясь в Кадиксе, Троцкий 21 ноября написал для меньшевистской газеты «Начало» статью «Испанские «впечатления. (Почти арабская сказка)»[920], где в живой и остроумной форме давал известное представление о том, как он провёл время в столичной тюрьме. Многое в этой статье выглядело карикатурно. Можно предположить, например, что испанские чиновники не были такими уж откровенными тупицами, какими их рисует Троцкий, приписывая одному из начальников фразу: «Ваши взгляды являются слишком передовыми для Испании». Скорее Троцкому, которому было в тот момент не до смеха, отказало чувство юмора. Кажется, это была первая и последняя публикация, где Троцкий попробовал себя в жанре фельетона.

В Барселоне после некоторых проволочек Троцкий с семьёй был посажен на пароход «Монсеррат», принадлежавший Испанской трансатлантической компании, и отправлен в Нью-Йорк. Вскоре после отплытия корабля испанские власти получили телеграмму из Швейцарии, в которой сообщалось, что Троцкому предоставлено в этой стране право убежища. «Ему опять не повезло: по-видимому, телеграмма о том, что он может ехать в Швейцарию, его в Испании уже не застала (она была послана в последний момент) и он, возможно, уже на пути в Америку»[921], — писал 9 января 1917 г. Мартов своей возлюбленной Н.С. Кристи. «Опять не повезло» — применительно к Троцкому эта фраза тоже оказалась пророческой. Новый, 1917 г. семья Троцкого встретила на борту испанского корабля, в океане, отнюдь не предполагая, что принесёт этот год России, миру и Троцкому. 13 января пароход пришвартовался в порту крупнейшего города Нового Света — в Нью-Йорке.

3. Месяцы за океаном

Небольшую главу воспоминаний о пребывании в США Троцкий начинает словами: «Я оказался в Нью-Йорке, в сказочно-прозаическом городе капиталистического автоматизма, где на улицах торжествует эстетическая форма кубизма, а в сердцах — нравственная философия доллара. Нью-Йорк импонировал мне, так как он полнее всего выражает дух современной эпохи»[922]. Троцкого встречали представители не только русской революционной эмиграции, но и американские социалисты. В числе встречавших был старый знакомый по Николаеву Г. Зив, эмигрировавший в США и занимавшийся медицинской практикой.

Как только стало известно, что Троцкий приезжает в Нью-Йорк, местная социалистическая пресса начала «кампанию подготовки и обработки публики для достойной встречи гостя». Обстоятельства для торжественной встречи были благоприятными: левая пресса писала о Троцком как о старом борце за свободу и демократию в России, изгнанном из Австрии, не допущенном в Германию, преследуемом во Франции и Испании, то есть подвергавшемся травле по всей Европе. «Чего больше надо для антимилитаристски настроенных читателей социалистических газет!»[923] Положительные отклики на прибытие Троцкого вместе с его портретами появились и в ряде либеральных изданий.

Прямо в порту Троцкий дал интервью корреспонденту еврейской газеты, которому попытался объяснить, видимо не очень убедительно, что еврейский вопрос может быть разрешён только на началах интернационального братства и только после социалистической революции. «Никогда, на самом строгом допросе жандармов я так не потел, как теперь, под перекрёстным огнём этих специалистов своего дела», — имея в виду журналистов, вспоминал Троцкий. Интервью заняло полполосы газеты[924].

Семья поселилась в скромной квартире в Бронксе. По европейским меркам в квартире оказалась роскошь, которую американцы таковой уже не считали, к примеру телефон, значительно облегчивший быт и журналистскую деятельность Троцкого. Впрочем, бесперебойное электрическое освещение, газовая плита, ванная комната, «спуск сорного ящика вниз» жизнь тоже облегчали. В рассрочку была куплена мебель[925] (Троцкий собирался обосноваться в Нью-Йорке довольно основательно, как и другие социал-демократы, включая Ленина, он не предполагал, что в России вот-вот начнётся революция и придётся возвращаться на родину). Имея небольшие сбережения, накопившиеся благодаря газетным гонорарам, Троцкий планировал продолжать привычную литературно-политическую деятельность. На службу он устраиваться не собирался. Он посещал публичные библиотеки, где по статистическим сборникам и прессе изучал экономическую жизнь США в годы войны. Этот анализ дал ему возможность прийти к выводу, что США начинают превращаться в крупнейшую экспортную державу, что этой стране суждено сыграть решающую роль в послевоенном развитии земного шара. Своими выводами он делился с читателями американской, в основном русскоязычной, социалистической прессы, а позже значительно более подробно рассказал о них в ряде своих брошюр, написанных уже в советское время.

Охотнее всего Троцкий сотрудничал с газетой «Новый мир», которую издавали в Нью-Йорке российские эмигранты, принадлежавшие к левому крылу социал-демократического движения. В редколлегию газеты входили трое: Николай Иванович Бухарин[926] — большевик, по ряду вопросов позволявший себе вступать в полемику с Лениным; Александра Михайловна Коллонтай, состоявшая ранее в меньшевистской фракции, но теперь превратившаяся в ярую сторонницу большевизма, воспринимавшая его, однако, скорее эмоционально, а не доктринально и проповедавшая с одинаковым рвением свободную любовь и самоуправление рабочих на предприятиях. Третьим членом редколлегии был В. Володарский[927] — так он подписывался в «Новом мире», и никто не знал, что означает инициал В., которым пользовался Моисей Маркович Гольдштейн, бывший член Бунда и меньшевистской фракции, с 1913 г. живший в США и являвшийся членом здешней социалистической партии. С Володарским, обладавшим и ораторским мастерством, и журналистской хваткой, у Троцкого установились наиболее тёплые отношения. С Бухариным отношения были дружеские. Троцкий комментировал: «Со времени совместной работы в Нью-Йорке начинается все возрастающая привязанность Бухарина ко мне, которая, все повышаясь, перешла в 1923 г. в свою противоположность»[928]. О том, какие отношения у Троцкого были с Коллонтай, остаётся только догадываться. Но в редколлегию «Нового мира» Троцкий был включен сразу же и оказал существенное влияние на политический курс газеты, превратив её во второе «Наше слово»[929].