Книга Янычары в Османской империи. Государство и войны (XV - начало XVII в.) - Ирина Петросян

К финансовым трудностям добавилась социальная смута. В марте 1596 г. султанские эмиссары были посланы для закупки скота на продовольствие в Караманский вилайет. После недавно пережитой засухи и падежа скота подобные закупки вызывали недовольство местного населения, чем смог воспользоваться один из беев туркменского племени давудлу. Он объявил себя потомком сельджукских султанов Коньи и оповестил население вилайета, что дарует милости и справедливое правление населению как независимый правитель области Караман. Самозванец получил поддержку значительной части караманцев. Он и собравшиеся вокруг него сторонники отнимали угоняемый султанскими эмиссарами скот. Бунтовщиками составлялись также планы нападения на караван, перевозивший в столицу египетскую казну. Все это заставило правительство объявить о поимке смутьяна и высокой награде тому, что доставит самозванца в столицу172.

Данный эпизод показывает, сколь долго сохранялась в Караманском вилайете политическая память о государственности Румского султаната, о былой независимости Караманского бейлика. Особенно ярко это проявилось при ухудшившихся экономических условиях. Реквизит скота — главной ценности полукочевых племен Анатолии — создавал благоприятную почву для успеха политических притязаний, при которых весьма важным было объявление о своем мнимом или действительном родстве с царствующей династией. Указанный политический эпизод оказался провозвестником политических событий, которые очень скоро после этого разразились в Османском государстве, сотрясая его социальные и политические основы.

Подготовка к походу близилась к концу. В ритуал ее входила раскройка боевых султанских знамен, которая состоялась в торжественной обстановке во дворце с приглашением виднейших шейхов столицы. Процедура сопровождалась молебном во славу будущих побед ислама173. Однако, уповая на покровительство Аллаха в ратном деле, султан не забывал о земном обеспечении успеха предстоящего похода. В конце апреля 1596 г. он выдал из своей личной казны 620 тыс. золотых монет для покрытия походных расходов. Для участия в походе был вызван со своим войском крымский хан, которому Мехмед послал, помимо 30 тыс. золотых, драгоценную саблю и богатое почетное платье174.

Все заботы правительства сосредоточились вокруг финансов. Чиновники изыскивали средства для экономии государственных расходов. Мукабеледжи (кятиб, ответственный за сверку дефтеров) придворных сипахи Молла Касым-эфенди объявил в бёлюках, что назначит прибавку к жалованью в одно акче тем, кто сообщит об умерших сипахи, продолжающих числиться в дефтерах (за «мертвые души» кто-то по-прежнему получал отпускаемое казной жалованье). По подсчетам Касым-эфенди таких «мертвых душ» среди придворных сипахи было не мене 700–800 человек175. Учитывая, что дневное жалованье сипахи составляло в это время 40–50 акче в день176, годовая экономия казны, в случае успеха мероприятия, могла бы составить значительную сумму. Судя по тому, что мукабеледжи был одарен почетным «платьем», ему удалось успешно осуществить задуманную им финансовую меру. Подобная же акция по выявлению «мертвых душ» в янычарском корпусе и корпусе аджеми огланов была проведена янычарским кятибом Френк-бей-оглу Мехмед-беем177. Подобное радение финансовых чиновников о делах казны было поистине удивительно в обстановке всеобщего казнокрадства и взяточничества. Крали под носом у самого султана. Так, за руку были пойманы два хранителя казны, пытавшиеся присвоить себе хранившиеся там отрезы дорогих тканей. Виновных казнили, а произведенное расследование выявило и других расхитителей, которых изгнали из казнохранилища, лишив жалованья178. Финансовыми злоупотреблениями отличались многие султанские чиновники. Все незаконно нажитое хранилось в их домах. Сообщениями об их казнях и конфискациях огромных богатств пестрит труд Мустафы Селяники, который подробно называет суммы найденного в тайниках опальных сановников.

Во время подготовки к походу 1596 г. янычары выставили свои дополнительные особые требования. Они заявили, что выступят лишь в том случае, если будут соблюдены старинные традиции: если во время походного марша они будут шествовать непосредственно впереди султана. Это было вовсе не пустячное требование. Близость к особе султана издревле указывала на особый статус и почет, которым пользовались янычары. Между тем с увеличением численности дворцовых слуг (их давно было более тысячи, — в их числе чавуши, мютефферика, чашнигиры и прочие придворные служители, занявшие высокое положение в придворной иерархии) положение янычар в иерархической цепочке изменилось. Многие из дворцовых слуг давно жили не на жалованье, а с доходов полученных тем или иным путем тимаров и зеаметов. Естественно, их выросший придворный статус отразился и на придворном церемониале, в частности на их местонахождении в султанской свите во время процессий. Между тем янычары требовали восстановления древних порядков и заявляли, что не пойдут впереди султанских придворных — только впереди самого султана179.

Трудно сказать, до какой степени этот вопрос волновал янычар и был ли он для них столь важным, чтобы открыто проявлять свое недовольство. Гораздо более их волновало в это время другое. Шел священный для мусульман месяц рамазан, месяц строгого дневного поста верующих, и правительство активно боролось с деятельностью питейных домов — мейхане, бывших излюбленным местом времяпрепровождения для солдат придворного войска. Невзирая на святость месяца и его строгие запреты, янычары по-прежнему охотно посещали эти питейные заведения, приводя туда женщин легкого поведения. На этот раз правительство действовало сурово. С наступлением рамазана было поймано и публично казнено пять таких городских гетер, обнаруженное вино уничтожено, а двери заведений заколочены180. Недовольные янычары отомстили за это стамбульскому субаши, полицмейстеру столицы, разграбив его дом при тушении очередного пожара181.

Наступил июнь, а султан все еще готовился к выступлению из Стамбула. Город наводнили участвующие в походе тимариоты, займы, санджакбеи и бейлербей. Улицы столицы были запружены людьми и лошадьми. Лавочники, опасаясь грабежей, старались не открывать дверей своих заведений. Подорожал ячмень, служивший кормом для лошадей. Но наступил торжественный момент, и турецкая армия с невероятной торжественностью и помпой выступила из Стамбула. По обычаю, остановились на поле Давуд-паша под стенами Стамбула, где походный лагерь посетила султанша-мать и члены султанской фамилии, в том числе дети султана. Августейшая особа и ее свита проявили царственную щедрость, бросая в толпу янычар и сипахи новенькие золотые и серебряные монеты182. Наконец 21 июня 1596 г. армия двинулась по дороге к Белграду. Султана сопровождали все везиры, в том числе духовный наставник и советник Мехмеда III Саадэддин183.

Прибыв в Белград, султан наказал за сдачу австрийцам Эстергома Мехмед-пашу. Всё его имущество было конфисковано, а сам он заключен в тюрьму. Таким же образом был наказан — за «небрежение и халатность» — чиновник финансового ведомства Али-чавуш, ответственный за заготовку продовольствия для армии. Его было приказано повесить на городских воротах. Однако дело до казни не дошло. Вскоре оба провинившихся были прощены и выпущены из тюрьмы. Во время содержания Али-чавуш под арестом в его стамбульском доме был произведен обыск. (Кто-то донес, что в результате его деятельности в венгерских землях в его дом поступило 10 тыс. золотых монет и драгоценности.) Однако никаких денег и ценностей у него дома не нашли184.