Книга Портрет моего мужа - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И шепотом того же моря.
...оно готово рассказывать сказки, как той сумасшедшей дочери рыбака, которая поверила, будто ее взял в жены капитан. Взять-то взял, как шептались, и не он один, но... блаженная.
У нее своя беседа с морем.
И она приходила каждый день, садилась, встречая все корабли и лодки, которым выпадало добраться до пристани, вглядываясь в них с безумной надежной. Ее хватало до вечера, а потом...
...наверное, она все-таки увидела свой корабль.
- ...и чего ты хочешь? - голос Мара пробился сквозь шелест волн, и ударил, что было сил, по вискам, заставляя зажмуриться. Проклятье, этак Кирис себя выдаст.
Он лежал.
Не на берегу.
На чем-то мягком... ковер? Пожалуй. Ноги упирались... во что-то. Руки, кажется, были свободны. А вот боль в затылке растекалась, становясь мягкой, словно воск. Она расползалась ниже, на шею, на поясницу, выкручивая позвоночник, нашептывая, что поза-то далеко не удобна, что если Кирис не поменяет ее, то позвоночник этот, выгнутый странным образом, треснет.
- Справедливости, - этот голос тоже был громким и тоже причинял боль. От него рот наполнялся слюной, и Кирис не способен был сглотнуть всю ее. Приходилось давиться, и все же слюна вытекала, мешалась с кровью.
- Что такое есть справедливость? - философски заметил Мар. - Всего-навсего субъективный взгляд на объективную реальность...
- Пусть так.
Пол скрипнул под ногами Юргиса.
- Его ты тоже убьешь?
- Еще не знаю.
- Убьешь, - Мар сделал собственные выводы. - Ты хочешь справедливости, но платить за нее не готов. Суд, каторга... нет, проще избавиться от меня и от него, а там уж соврать что-нибудь правдоподобное... кстати, ты неплохо лжешь.
- До тебя мне далеко.
- И это правда.
Смешок был неуместен.
Боль нарастала волной, готовая погрести Кириса.
...море ведь и его звало. Оно подбрасывало приманку, расстилала дорожки лунного серебра, которые казались достаточно прочными, чтобы выдержать вес тела. Оно приносило те же раковины и даже позолоченный кубок с трещиной. Кирис его продал местному старьевщику, а на вырученные кроны купил пару булок.
Тогда море подарило ему сытый вечер.
- Так ты уже решил, как будешь меня убивать?
- А тебе только это интересно?
...у Кириса получилось удержаться. Возможно, самому, а может, море, приняв откупным даром случайную подругу его, успокоилось.
И просто повезло.
И сейчас повезет. Он пошевелил пальцами левой руки. Правая, вывернутая, затекла настолько, что почти не ощущалась.
- А что именно мне должно быть еще интересно?
Наверное, стоило послушать море, позволить ему одарить Кириса забвением, поскольку в волосы вцепилась чья-то рука и потянула, заставляя выгибаться.
- Надо же, - произнес Юргис с удивлением, - а ты живучий... мне показалось, он хорошо бил.
- Хорошо, - говорить было тяжело, море, повинуясь силе тяжести, перетекло из головы в грудь, заполнив легкие жижей. И та клекотала, клокотала, рвалась наружу кровавым кашлем.
- Что ж... какая теперь разница? - Кириса толкнули к стене, в которую он, не удержавшись на ногах, врезался и поморщился.
Боль не ушла.
Боль разлилась по телу, почему-то сосредоточившись где-то в пояснице, будто штырь воткнули. А Юргис, пнув по ноге, велел:
- Сиди. И руки давай...
Петля захлестнула оба запястья. Кирис на пробу потянул, но бесполезно, веревка наверняка не простая.
- Зачарованная, - согласился Юргис, вытирая руки. - Это хорошо... очень хорошо... что вы оба... теперь оба... вас найдут... наверное... мы поднимем корабль, а потом... случится катастрофа. Они ведь случаются, когда кто-то пренебрегает правилами техники безопасности. Верно?
Он засмеялся тихим смехом безумца.
- А ты...
- Останусь утешать безутешную вдову... хотя, конечно, вряд ли получится... она ведь так тебя любила... и никого не удивит, если вдруг вдова решит отправиться за мужем. Это так мило. Романтично.
Кровь не останавливалась. Она текла по губам, по подбородку и падала на стянутые руки, которых Кирис теперь вообще почти не ощущал.
- Думаешь, получится?
А вот Мар выглядел не в пример лучше. Он сидел в кресло, закинув ногу за ногу и ногой покачивая. Руки его, стянутые уже знакомой Кирису веревкой, лежали на коленях. И вид Мар имел вполне себе обыкновенный, будто бы и вправду не происходило ничего необычного.
- Получится, - с убеждением произнес Юргис. - Не может не получиться. Если боги есть... вы должны ответить... за все должны ответить.
- За кого именно? - уточнил Мар, подняв руки. Он коснулся носа и поморщился, потом неловко потер шею и повторил вопрос: - Ты же не за всеобщую справедливость, верно? У тебя личное, глубоко личное... настолько, что ты даже не способен взять и тихо от меня избавиться.
Он слегка наклонил голову.
- Тебе не терпится рассказать, верно? Но ты слишком горд...
Юргис дернулся было.
- Ты не единожды представлял себе, как оно будет. Да, пожалуй, ты раз за разом рисовал в своем больном мозгу картины моей казни. И всякий раз я умолял тебя о пощаде, верно? Но ты, гордый и справедливый, не снисходил до мольб какого-то засранца...
- Заткнись, - процедил Юргис сквозь зубы.
И отложил револьвер.
Хороший такой револьвер, с коротким рылом, с барабаном, который тускло поблескивал, дразня Кириса недоступной близостью своей, с аккуратной рукоятью. Не слишком маленькая, не слишком большая, лишенная всяких украшений, но тем и лучше.
Такая сама в руку просится.
- Почему? Разве приговоренному не дадут последнего слова? - Мар приподнял бровь. - Итак, не стрелять... оно и понятно. Если вдруг каким-то чудом останки корабля отыщут... скажем, поднимут со дна морского или, что вероятнее, снимут с деревьев, поскольку до моря мы точно не долетим, тебе будет сложно объяснить, откуда взялись пули в моей голове...
- А он, - Юргис кивнул на Кириса. - Пристрелил... скажем, собрался бежать с твоими деньгами, ты его догнал... выясняли отношения. Дошли до перестрелки. Или вот... ты понял кто он, попытался убить... ты ведь и вправду попытался его убить. Не вышло.
Надо сосредоточиться.
И для начала отрешиться от знакомого шепотка, который уговаривал не сопротивляться. Люди боятся смерти? Но это зря. Нет ничего страшного. Смерть - лишь миг, за которым Кириса ждет свобода. Он ведь именно свободы жаждал, верно?
Всегда.