Книга Месть фортуны. Фартовая любовь - Эльмира Нетесова

— Я с нею был! Почему ее жмурили? Выходит, доперло, кто она! Раз так, я сам с вами рассчитаюсь!

— Кенты! Глохни! Капке плохо! Кислород и кровь нужны! — влетел Хайло.

— Я не слиняю! — успокоил Сажа Шакала и добавил коротко:

— Хиляй к дочке. Мы тут канаем…

Шакал увидел, что Глыба уже заскочил в остановившуюся машину. Та рванула с места на громадной скорости.

Пахан глянул в комнату через стеклянную дверь. Встретился взглядом с испуганными глазами врача. Тот оглянулся на окно, вероятно ожидая Глыбу. У Шакала все внутри заледенело. Дрогнули руки. Он успокаивал сам себя:

— Капля — крепкий орешек, на холяву не ожмурится! Вон в каких переделках выдержала…

Шакал и не видел матери Яна, тихо подсевшей к нему на скамью. Женщина сидела молча и тоже ждала исхода. Не находила слов для утешения. Они стояли больным, колом, под самым сердцем. И не шли к горлу, застряли колючим комом посередине и душили, не давая дышать.

— Сколько времени прошло?

Загруженный кислородными подушками, звенящими пузырьками и бутылками, выскочил из машины Глыба. Бегом бросился к врачу.

Шакалу велели отойти от двери. Не заглядывать, не мешать. Он снова вышел во дворик, присел рядом с Остапом. Тот, глянув на пахана, сказал глухо:

— Странный сон видела Капка сегодня. По дороге в город рассказала…

Шакал насторожился:

— Какой сон?

— Видела себя в Батуми..

— Она там никогда не была!

— Знаю, но рассказала! что приснилось ей, будто она приехала на море вместе с нами! И пошла искупаться. Вода была спокойной, прозрачной. Но, когда Капля Вошла в нее — замутилась. Она оглянулась, чтобы вернуться на берег, но никого Не увидела. И берега тоже. Капка стала звать кентов, но никто из нас не появился, только Сивуч. Он подошел к Задрыге и стал успокаивать:

— Чего струхнула? Воды испугалась? Не стоит мандражировать! Все лишь поначалу страшно. Потом самой легко будет. Хиляй на глубину!

— И Капка послушалась. Сивуч ее за руку взял — помочь. А она его руку видит, а тепла не чует. Будто она из воздуха. Сам Сивуч хоть и рядом, но тоже… По воде идет. По верху. Не намокает. И все дальше в воду тянет Капку. Сам смеется, вроде, вот теперь она вместе с ним фартовать станет, в его малине. Задрыга хотела вырвать руку, слинять. Но… Откуда ни возьмись — Тоська… Обняла Каплю и за собой повела. А впереди черная волна. Громадная!

— Кончай! Завязывай трёп! — не выдержал Шакал, побелев с лица и кинулся навстречу врачу, вышедшему из комнаты. Тот устало опустился на скамью, снял маску:

— Я не волшебник! Я сделал все!

— Она жива?!

— Нет. Умерла…, — замерли руки врача.

Шакал сорвался со скамьи, бросился в комнату, где лежала Капка.

— Капля! Задрыга! — закричал так, словно хотел разбудить дочь от сна. Но бледное, осунувшееся лицо, повзрослевшее до неузнаваемости, не дрогнуло. Глаза плотно закрыты, в ледяную полоску сжаты губы.

— Задрыга! Как же ты?! — схватил леденеющие руки, будто хотел вырвать дочь из лап смерти. Но… Поздно…

— Ты самой судьбой была дана в спасение мое, а я — не понял! — простонал пахан и вышел из комнаты, едва волоча ставшие непослушными ноги.

Он сел на скамью. Огляделся. Увидел открытую дверь сарая. Фартовых не было. Они не стали ждать расправы за Капку. И ушли, понимая, что торопить с отъездом Черную сову уже не стоит. Ей отомстила сама Фортуна…

Шакал сидел на скамье один, как перед судом. Никого вокруг. Лишь дождь смывал с асфальта легкий налет пыли. Холодные, длинноногие струи лили с неба из черных туч черным дождем, поливая седую голову пахана. Он ничего не чувствовал, не слышал. Дождь бил в самую душу. Пахан сидел на скамье, как сявка, какому запретили канать с фартовыми в одной хазе. И… Стремачил собственную беду…