Книга Бумерит - Кен Уилбер

– Макгинн продолжает свою мысль: «С этой точки зрения, объективность, если она вообще существует, является функцией социальных отношений, вопросом принятых в обществе соглашений и никак не связана с истинами и принципами, существующими вне зависимости от общественного признания. Так что стандарты мышления ничем не отличаются от модных течений».

– Нэйджел демонстрирует, – а Макгинн соглашается с его доводами, – что все эти утверждения противоречат сами себе. Вот ещё одна цитата из Макгинна:

С точки зрения субъективизма, рассудок – это просто проявление локального и относительного стечения обстоятельств, которое имеет силу лишь в рамках узкой области; пытаясь выйти за эти рамки, рассудок переоценивает себя и порождает пустые утверждения. Субъективизм – это теория о природе рассудка, претендующая на обладание ответами на вопросы о том, что такое рассудок и какое место он занимает в мире. Проблема в том, что эта теория преподносится как окончательная истина о рассудке, как нечто такое, с чем автоматически должен согласиться любой разумный человек. Она не просто выражает мнение отдельно взятого языкового коллектива – нет, она выражает абсолютно истинную точку зрения на природу рассудка. Получается, что, отстаивая эту теорию, субъективист сам прибегает к тем принципам рассуждения и приверженности истине, которым приписывает лишь относительную ценность.

– В итоге, Макгинн опирается на неизбежный вывод, сделанный Нэйджелом: «Но это означает принять те самые взгляды, которые пытается оспорить субъективизм. Возникает дилемма: необходимо либо объявить этот новый обличительный взгляд на рассудок абсолютной истиной, либо просто использовать его в качестве очередного примера официальной субъективистской концепции истины. Соглашаясь с первым вариантом, субъективист противоречит сам себе, давая своему утверждению такой статус, которого, по его собственному мнению, не может быть ни у какого утверждения. Во втором же случае это утверждение истинно лишь для самого субъективиста и не имеет никакой силы с точки зрения убеждений других людей. Если точка зрения субъективиста верна, значит, её можно игнорировать, а если она не верна – значит, она ложна. В любом случае, у нас нет оснований принимать её всерьёз. Таким образом, мы доказали несостоятельность субъективизма».

Море голых женских тел колышется как хлебное поле, и я, односторонний наблюдатель, монологическое глазное яблоко, с жадностью поглощаю его.

– Пробовал ли ты заниматься любовью с субъектом, а не с объектом?

– Простите, я всё равно не понимаю.

– Ох ну как же так.

И женщина, лицо которой я не могу разглядеть, встаёт и снимает с себя всю одежду.

– Иди ко мне, я покажу тебе, что это значит.

– Макгинн заявляет, что «доводы Нэйджела не только верны – они необходимы». Но почему? – Пауэлл внимательно оглядела зал, а затем продолжила, повышая голос с каждым следующим словом. – Потому что необходимо бороться с воинствующим нарциссизмом, задействованным в плюралистической/релятивистской игре, которая, потворствуя своим эгоцентрическим влечениям, объявляет, что лишь она обладает той истиной, которую отрицает в отношении всех остальных. Признаётся только «истина» «заявлений от первого лица». Нэйджел утверждает, что с этой безумной точки зрения, «не существует ничего истинного – все мы просто выражаем свои собственные взгляды или взгляды своей культуры. Это только усилило и без того чрезмерную интеллектуальную лень современной культуры и положило конец глубоким дискуссиям в гуманитарных и общественных науках, принимающих всерьёз лишь заявления от первого лица и отвергающих любые объективные доводы». Когда нарциссизм и бессистемность взглядов заменили истину коммуникацией, мы получили культурологические исследования, – гремел голос Пауэлл.

– В общем, я приглашал к себе всех этих девочек, трахал их и записывал всё происходящее. Потом я собирался отредактировать и соединить все эти треки в одну сексуальную сцену для своего проекта.

– То есть, ты снимал порно-фильм? – ухмыльнулся Скотт.

– Ой, а можно я в нём поучаствую? Ну пожааааалуйста, – кокетливо простонала Хлоя.

– Ты что, шутишь? – возмутилась Каролина.

– Похоже, что я шучу? – спросила Хлоя.

– Не ты, чикуля, я говорю со Стюартом.

– Ну, дело вот в чём. Через какое-то время я уже не мог отделаться от мысли, что мой предлог для занятий сексом со всеми этими девушками весьма сомнительный. Я не фиксировал спонтанный акт любви – я просто приводил девушек к себе домой и жарил их, в то время как сцены других состояний фиксировали стихийные события. Даже несмотря на то, что я сообщал девушкам о своих намерениях, я чувствовал, что поступаю жестоко и безответственно. Так что я решил остановиться.

– О, нет, – произнесла Хлоя, – вот это уже через чур эксцентрично.

– Но почему ты остановился?

– Ну, понимаешь, с тех пор, как мы с Дарлой снова вместе, я как будто проснулся и увидел, что весь этот бред нужен был мне только для того, чтобы потворствовать собственным желаниям. Дарла как зеркало, в которое я смотрюсь.

– Сейчас сблюю – предупредила Хлоя.

– Я собираюсь и дальше работать над проектом, просто не так, как делал это до сих пор. Теперь я хочу записывать только других людей. Ну и, возможно, нас с Дарлой.

Скотт подался вперёд и озабочено спросил:

– Значит, ты и твоя супермодель будете трахаться для фильма?

Пауэлл смотрела прямо в зал.

– Макгинн подходит к самой сути проблемы. «„Последнее слово“ – это та книга, которую необходимо читать и над которой необходимо размышлять в наш золотой век субъективизма, эгоцентризма и нарциссизма. У меня есть свои соображения о том, почему сегодня эти течения обрели такой масштаб». Эти соображения заключаются в том, что универсальные истины, в отличие от взглядов субъективизма, «не согласуются с популярным, но ошибочным идеалом свободы». Универсальная истина «сдерживает наши мысли. Мы должны подчиняться её предписаниям. Но люди не хотят, чтобы их ограничивали – они хотят самостоятельно выбирать свои убеждения – как фасоль в супермаркете. Людям нужна возможность следовать своим импульсам, не обращая внимания на безличные требования, нарушающие их неотъемлемое право делать всё, что захочется». Ведь, в конце-то концов: «никто не вправе указывать, что мне делать!»

– Проще говоря, – голос Пауэлл стал ещё громче, – универсальные истины сдерживают нарциссизм, ограничивают эго, заставляют нас выйти за рамки субъективистских желаний и встретиться с неподвластной нам реальностью. Уже невозможно отрицать, что крайний постмодернизм, плюрализм и релятивизм стали прибежищем бумерита. Чтобы не допустить ущемления эгоцентрических приоритетов или «ошибочного идеала свободы», необходимо придать фактам гибкость, а истине – неустойчивость, представив, таким образом, всю реальность как конструкт чьего-то эго, который можно легко деконструировать. Реальность создаётся и разрушается силой всемогущего эго. Большое, толстое, раздутое эго бумеров получило возможность создавать и подчинять себе всё сущее.