Книга Михаил Бахтин - Алексей Коровашко

В открытую словесную перепалку с Бахтиным в МГПИ стремились не вступать, поскольку слишком велик был риск понести серьезные репутационные потери. Чтобы стало ясно, как они случались, в очередной раз предоставим слово Естифеевой: «М. М. Бахтин обычно спокойно выслушивал своих оппонентов, и лишь тогда, когда невозможно было не отвечать (слишком серьезны были обвинения), он тактично отводил их. Лишь однажды, насколько я помню, он сказал с необычной для него резкостью: “Мне кажется, что здесь я никому не гожусь в ученики”. Правда, бывали случаи, когда назойливость несправедливых придирок начинала его раздражать, и он ставил своего оппонента на место. Помню, на одном из объединенных заседаний кафедр обсуждался доклад, посвященный “Евгению Онегину”. После выступления Михаила Михайловича раздались резкие и бестактные замечания его обычного оппонента, преподавателя русской литературы. М. М. Бахтин повернулся к говорившему и спокойно спросил его: “Что Вы имеете в виду, какие строфы?” Наступила длительная пауза. Стояла тишина. Все присутствующие ждали ответа. Оппонент мучительно напрягал память, искал нужные слова и не находил их. Пауза затянулась. И тогда Михаил Михайлович пришел “на помощь”. “Может быть, Вы это имели в виду:

Один среди своих владений, Чтоб только время проводить, Сперва задумал наш Евгений Порядок новый учредить…

Или это… Или это…” И он начал читать на память одну за другой строфы из “Евгения Онегина”. “Да, да…” — забормотал оппонент. Это был урок, и не только для него одного».

Летом 1952 года Бахтин получил, наконец, диплом, подтверждающий наличие у него ученой степени. И пусть это был диплом не доктора, а кандидата филологических наук, на упрочнении и улучшении его положения в стенах МГПИ данное обстоятельство все равно не могло не сказаться.

В 1957 году МГПИ был переформатирован в Мордовский государственный университет. В составе нового учебного заведения появился историко-филологический факультет, включавший в себя пять кафедр. Одну из них, кафедру русской и зарубежной литературы, возглавил Михаил Бахтин. Детально освещать его деятельность на этом посту мы не будем, поскольку вещи, которыми он там занимался (распределение нагрузки перед началом каждого учебного года, проведение заседаний кафедры, составление отчетов о научной работе, сидение на заседаниях ученого совета, реагирование на «инновативно-оптимизационные» циркуляры, присланные из Москвы), были достаточно рутинными и крайне скучными. Вместо этого остановимся на вопросе о том, как складывались отношения Бахтина со студентами.

«Первые же лекции М. М. Бахтина, прочитанные в студенческих аудиториях, — подробно, хотя и с уклоном в житийные тона, информирует Естифеева, — покорили слушателей глубиной мысли, огромной эрудицией, эмоциональностью речи. Четко поставленная тема, логические переходы от одной проблемы к другой позволяли без напряжения слушать и успевать конспектировать основные положения. Лекция для него была творческим процессом. Он никогда не придерживался сетки часов, отведенных на ту или иную тему раздела курса. В каждом курсе у него были свои любимые темы (Гомер, Шекспир, Гёте), на раскрытие которых он использовал обычно большую часть часов, предусмотренных планом на данный курс. На консультациях давались общие установки, рекомендовалась литература по нерассмотренным в лекциях темам. Михаил Михайлович в совершенстве владел искусством речи. Его речь была очень эмоциональна. Он не раз говорил своим коллегам на заседаниях кафедры о необходимости привить студентам любовь к звуку, вкус к языку художественного произведения. Он отмечал, что речь студентов поражает бедностью интонаций, в ней нельзя услышать иронию, нет навыка правильного литературного произношения, студенты не умеют работать со словарем. На своих лекциях Михаил Михайлович выделял отдельные эпизоды анализируемого произведения, касался особенностей языка и стиля, фиксировал внимание на звуковой стороне речи, вспоминал Г. Флобера, который неделями “мучился”, не находя нужного ему по значению и звучанию глагола (то есть вел себя как полпред ОПОЯЗа в мордовской дальней стороне. — А. К.). Увлекаясь, он читал на память отрывки текста на языке изучаемого автора. Поэмы Гомера принадлежали к тем произведениям, о которых он говорил с особым подъемом и воодушевлением. Зримо, одна за другой вставали картины осажденной греками Трои. Оживали древнегреческие герои бессмертного литературного памятника. Величественно и плавно читался на древнегреческом языке гекзаметр, поражая слушателей красотой и необычностью звучания. Незабываемы лекции Михаила Михайловича, посвященные Иоганну Вольфгангу Гёте. Гёте представал в его лекциях во всем величии крупнейшего мирового поэта, глубокого мыслителя, выдающегося ученого, тончайшего естествоиспытателя и в то же время — со своими человеческими слабостями и поступками. Всесторонний и глубокий анализ творчества немецкого писателя сочетался с яркими запоминающимися эпизодами из его жизни. Излагая фактический материал, Михаил Михайлович позволял себе иногда отвлечься, пошутить, рассказать забавную историю. В лекциях М. М. Бахтина самые трудные для усвоения темы становились понятными и интересными. Он “чувствовал” аудиторию и предугадывал, что может остаться неусвоенным, оттолкнет своей непонятностью. Трагедии Гёте “Фауст”, работе над которой немецкий поэт отдал почти шестьдесят лет жизни и в которую он вложил всю свою житейскую мудрость, Михаил Михайлович посвятил целый ряд лекций. Подробно рассмотрев источники гётевского “Фауста” и интерпретацию этого образа в мировой литературе, он сам комментировал все сцены первой части трагедии, начиная с “Пролога в театре”, кончая сценой “Тюрьма”. При этом он совершал многочисленные экскурсы (одна из особенностей лектора) в Библию, философию, историю литературы. Многие отрывки сцен трагедии он читал на память. Монолог Фауста в сцене “Ночь” звучал на немецком языке. Вторая часть “Фауста” в его лекциях была представлена более кратко. Комментировались лишь отдельные сцены. В конце лекций говорилось о достоинствах и недостатках перевода Н. Холодковского (перевод Б. Пастернака тогда еще не был известен), о музыкальных произведениях на сюжет “Фауста”, об известной опере французского композитора Шарля Гуно. Увлеченность лектора передавалась и слушателям, хотелось разыскать то, о чем говорилось на лекции, использовать дополнительную рекомендованную литературу».

Е. И. Лавров, учившийся в 1948–1952 годах на историческом факультете МГПИ, также оставил выразительные свидетельства о лекционной манере и педагогических приемах Бахтина: «Обычно он ставил костыли рядом с кафедрой и, опираясь на нее, начинал лекцию. Говорил он увлеченно, вдохновенно. Он вел рассказ о хорошо ему известном, как будто он сам был свидетелем или даже участником далеких событий. Свободно цитировал тексты, называл множество имен, живо рисовал поступки героев, их взаимоотношения. При этом не пользовался конспектами лекций. Моя жена в то время училась и временно работала лаборантом кафедры литературы. Она вспоминает, что у М. М. Бахтина были неприятности с администрацией, которая, очевидно, требовала, чтобы у каждого преподавателя были конспекты лекций. По-видимому, под давлением администрации он был вынужден приносить на лекции что-то вроде конспектов, 1–2 листочка, но никогда в них не заглядывал. Записывать за ним было очень трудно. Упускаешь при этом ход его мысли и теряешь логику вывода. Поэтому, как мне помнится, я за ним лекции не вел. Но когда при подготовке к экзамену стал читать пухлые учебники по истории литературы, то для себя вдруг отметил: я это все знаю, это все врезалось в память после лекций М. М. Бахтина. Вспоминается случай на одной из лекций. С нами на курсе учился уже взрослый студент, капитан, участник Великой Отечественной войны Литюшкин. Он старательно конспектировал все лекции, которые читались нам, а вот лекции Бахтина записать не мог. Не выдержав этого, он встал и заявил, что не понимает содержания лекций и не может их записать. В аудитории повисла тишина… На это М. М. Бахтин ответил примерно так: “Это так и должно быть, что Вы не все понимаете. Но когда Вы прослушаете курс лекций, то много поймете. Не спешите сразу понять все”».